Власов передал Крячко бумажку с данными.
– Спасибо. Ген, а что ты о самом человеке скажешь?
– Хороший парень, – серьезно ответил Геннадий Васильевич. – Редко я про кого так говорю, это действительно хороший парень. Пострадал за идею. Драку устроил, потому что узнал, что коллега хочет потихоньку вывести из-под природоохранной зоны несколько озер. Чтобы их выкупило одно предприятие, все есть в деле. И тогда бы прощай, чистая вода, птички и зверушки вокруг. Крючкотвор был тот еще. Он бумаги писал виртуозно. Мог любую докладную написать так, что потом не оторвешься, будешь читать и млеть от восторга.
– Ты, я так понимаю, обращался к нему за такими бумагами.
– Конечно. Как прочитал его первую объяснительную. Вернее, там была даже не объяснительная, а прошение о том, чтобы ему дали доступ в библиотеку. Скучно было человеку. А написал просто поэму на трех листах. Читал и плакал. Моргулец этот ни с кем не конфликтовал, тихий. В камере его вообще не было слышно. Всегда был занят каким-то делом. Писал что-то. Рисовал. Читал. Занимался много. У нас тут есть спортзал. Так он посещал его постоянно.
– Думаешь, мертв или побег? – поинтересовался Крячко.
– Думаю, что зачем-то его похитили. Вот не знаю зачем, но кому-то он понадобился. Чую, что не ушел он отсюда на своих двоих. У нас, сам знаешь, здание старое, есть даже пустые стены, пара технических коридоров, я их все проверил, но там ничего. Как придешь с бумагой, дам тебе доступ во все кабинеты, к камерам – в общем, все, что нужно.
Крячко задал еще несколько общих вопросов, просто чтобы составить для себя картину всего происходящего в Печатниках. В целом, насколько можно было судить из рассказа Власова и из того, что видел Стас, там было относительно спокойно. В местах такого рода никогда не бывает тихо. Всегда кто-то плачет у входа, кто-нибудь суетится в комнате приема передач. Кто-то спешно перекладывает сигареты из пачек в пакеты, следуя правилам. Всегда крутятся мутные личности, которые за сравнительно небольшие деньги помогут оформить передачу, свидание, передать письмо.
В таких местах всегда стоит специфический запах. Это даже не горе, а скорее усталость, что нужно отстоять одну очередь, потом узнать, что часть вещей не примут, а часть нужно перепаковать, сделать, как тебе скажут, снова отстоять очередь и при всем том успеть в приемные часы.
Раньше приемный зал Печатников выглядел ужасно. Сейчас Власов поставил столы, кресла, чтобы те, кому тяжело сидеть, могли присесть. А главное, сделал электронную очередь. Так, чтобы окончательно убрать путаницу. А еще в зале дежурил человек, который помогал собрать и правильно упаковать передачки.
– Подожди, у тебя что, тут консультант? – удивился Крячко, заметив бодрого старичка в форме, который как раз успокаивал и одновременно помогал плачущей женщине правильно все упаковать и написать список.
– Ну да. Митрич. Он тут у нас работал столько лет, что мы с тобой столько цифр не знаем. Дед толковый, умный. А главное, невероятно эмпатичный. Он настроение срисовывает лучше, чем любой детектор. Мне порой кажется, что и мысли читает. В общем, его на пенсию отправляли, а какая там пенсия, он же не москвич, живет за городом, добирается на электричке каждый день. Я его пристроил. Оформил как кухонного рабочего и дворника. А он тут целый день помогает. И знаешь, правда, стало как-то тише, что ли. Мы тут уже устали бороться с «помогалами», они выбирают себе жертву, маму, бабушку, тетушку из тех, кто хуже всего понимают, что нужно делать и куда они попали, и стригут деньги за каждый чих. А пока Митрич тут дежурит, ни одного «доброго человека» больше не видел. И нет больше такого количества жалоб.
Крячко кивнул. Да, он тоже считал, что наживаться вот так на горе людей – самое последнее дело. И подытожил:
– В общем, Геннадий Васильевич, жди нас с напарником в самое ближайшее время в гости. С бумагой гербовой и всеми печатями явимся челом быть.
– Всенепременно, челобитные принимаю согласно рабочему времени СИЗО, – отозвался Власов без тени улыбки.