Ночью Анвар проснулся от дикой боли. Кто-то вложил ему между пальцами ног жгут бумаги и поджег, Анвар вскочил с нар и рывком поставил на ноги Хорька. Он не сомневался, кто в конечном итоге организовал "развлечение". Мускулы бывшего боксера окрепли и тело уголовника показалось пушинкой.
- Это ты поджег бумагу?
- Я. Мальчику было больно? - стал кривляться Хорек. - Туз, вели детке положить меня на место, спать хочется. А может, сделать ему еще больнее?
- У, гнида... - Туз, растопырив указательный и средний пальцы, пошел на Анвара, но тут же схватился за живот, захрипел, со стоном согнувшись пополам, пополз в угол.
Анвар коротко и резко ударил Туза в солнечное сплетение. Когда набросился Косой, Анвару показалось, что схватка проходит на ринге. Нырнув под руку, он заученным движением ударил снизу в челюсть. Косой, широко раскинув руки, пролетел метра три по воздуху и плашмя растянулся на полу. Увидев, что исход "шутки" предрешен и "мальчик" оказался не по зубам даже Тузу и Косому, Хорек начал отступать. Анвар в два прыжка догнал его, схватил за шиворот и стал методично бить наотмашь по щекам.
- Отставить! - приказал появившийся на шум дежурный.
Увидев хватающего ртом Туза, пытающегося подняться на ноги Косого, утирающего кровь Хорька, дежурный без разговоров отправил Анвара в карцер. Утром его вызвал начальник лагеря.
- Ты, говорят, силен драться? – улыбаясь, спросил начальник, который был в душе доволен, что новичок проучил троицу. - Занимаешься боксом?
- Занимался.
- Ладно, иди. Но запомни, барак - не ринг.
Туз и компания затаились. Анвар знал - не надолго. Он подорвал их непререкаемый авторитет, а для тех, кто проводил в тюрьмах больше половины жизни - это равносильно дисквалификации спортсмена. Анвар был начеку, но тройку вызвали с вещами и с тех пор их не видели. Кое-кто пытался навязать свою власть заключенным, но "боксера" не трогали. Урок не прошел даром.
Потекли дни. Анвар их не считал. Спроси, какой сегодня день, не ответит. Так прошел год, начался второй. Его снова вызвал начальник лагеря.
- Мы не имеем права тебя заставлять, но попросить можем, - начал майор. - Ты мастер спорта по боксу.
- Кандидат в мастера. Был.
- Это не имеет значения. От кандидата до мастера один шаг. Правда, ты сделал его в сторону, но, надеюсь ненадолго. Через месяц-два соревнования, и мы хотим, чтобы ты потренировал одного солдата.
Анвар согласился. С тех пор он стал скрупулезно считать дни. После возвращения с лесоповала с нетерпением ждал вечера, когда можно будет надеть перчатки. Вспоминал, чему учил его Иван Федорович, что видел у других боксеров сам. Но когда майор спросил, как идут дела, Нестеренко, ученик Анвара, недовольство ответил:
- Да он играет со мной, а не бьет.
Майор пришел посмотреть, как тренируются Саидов и Нестеренко. Солдат оказался прав. Анвар не давал Нестеренко как следует ударить и сам лишь слегка касался его перчаткой.
- Ты это брось! - нахмурился начальник. - Так ничему не научишь. Занимайся по-настоящему. Нам нужен хороший боксер. Пусть лучше на тренировках битый, чем на соревнованиях.
Анвар стал заниматься по-настоящему. Ему нравился настырный, ловкий Нестеренко. Собьет его Анвар с ног, тот через минуту снова, пошатываясь, в стойке:
- Давай еще!
К радости обоих, соревнования отложили на месяц. А когда подошла пора, Анвар почувствовал, что на импровизированном ринге еще не достаточно технически зрелый, но довольно сильный и упорный противник. Он не удивился, когда Нестеренко на соревнованиях занял первое место.
Анвар не упускал случая написать домой. Отец не отвечал. Тетя Аминат коротко сообщила, что Идрис снова ушел с работы и сильно болеет. Потом надолго замолчала. Анвар не находил себе места. В каждом письме было два вопроса: об отце и Лене. Но она тоже молчала. Он все чаще думал о девушке.
А потом пришло страшное письмо. Тетя сообщала, что похоронила брата. Больше в письме не было ни слова. Вслед одновременно пришло короткое письмо - от Лены: "Мы все смертны, Анвар, хоть это и слабое утешение. Крепись, ты же сильный. Надо мужественно перенести утрату". И все. В тот вечер, не обращая внимания на удивленные взгляды, никому ничего не объясняя, он, уткнувшись в подушку, первый раз за свои двадцать лет горько заплакал. Никогда ему не было так плохо. Даже смерть матери Анвар перенес легче. Он чувствовал себя виновным в смерти отца. Какую кару придумать себе?!
Месяц шел за месяцем. Он послушно вставал по сигналу, шел на работу. Вечерами продолжал заниматься с Нестеренко. Но теперь и это не приносило удовлетворения. Никто уже не видел на его лице улыбку. Когда майор вызвал его и сказал, что за хороший труд и примерное поведение он освобождается досрочно, Анвар не обрадовался.