Дмитрий взял тяжелый толстый стакан с грубым рисунком. Пахнуло отцовским самогоном с терпким хвойным запахом. Вспомнился отец, его огромные разбитые топором ладони с толстыми пальцами и большими плоскими жёлтыми ногтями, лес, что-то ещё близкое и знакомое. Сделав глоток, поставил стакан подальше от края.
Василий тоже, пригубив, отставил стакан, взял ломтик чего-то, стал медленно его жевать и смотреть на гостя.
– Как осень прошла? Зима? С лета ведь не виделись. Вроде, как, и не изменились Вы. Всё такой же, – хозяин потянулся к стакану и опять пригубил, ожидая ответа.
– Хорошо всё прошло. Завсегда может быть хуже, чем было, – сказал Дмитрий и тоже, протянув руку, взял стакан.
– Платят хоть как вам? – Василий нервно повернулся в кресле.
– По работе платят. Как работаем – так и платят, – ответил Дмитрий.
– Объём-то велик?
– Лет на пять-шесть.
– Нет финансирования или людишек не хватает? Что так растягивать-то?
– Мастеров нет.
– А Вы, так значит, всё так же: и за прораба, и за бригадира, и за кузнеца-плотника? И всё за те же десять процентов бригадирских?
– Как повелось. Не мной введено – не мне отменять.
– Вот ведь – где-то строите, а здесь – дома некогда Вам, – Василий заерзал в кресле.
– Будет заказчик – исполним, если в цене договоримся. Что ж дома-то дома не строить? Дома – есть дома. Всё под рукой. Люди на подсобке заработают.
– А я вот иногда подумываю: что бы такое построить? Но ничего в голову не приходит. Что бы такое вот… По мастерству Вашему… Но, вроде всё есть!
– А постройте на взгорке на своем участке часовню. В честь бати своего. Часовня Михаила Архангела. Своя часовня. Это ведь… – вдруг, ни с того, ни с сего, сказал Дмитрий первое, что пришло в голову.
– Чё?.. Где? Где?
– Так на взгорке. Если маковку позолотить, то со своротки будет видно. На фоне леса играть будет. И на рассвете и на закате. Так лучиком и будет проглядывать.
Можно копию той, что в Кижах. Можно просто восьмиугольную без приделка. Поднять её на метра полтора, а то и два.
А можно и собственный погост рядом. Склеп фамильный. Земля здесь отменная. В часовне вас и отпоют, и тут же похоронят. Хорошо так – по-людски. Ладно будет.
Да и не у всякого своя часовня есть.
А если проход к ней деревенским откроете, то цену в раза два уменьшим. Можно сказать: даром получится. Лес-то можно свой взять. Лес-то у Вас хорош!
– Как это – похоронят? – опешил хозяин.
– Так ведь когда-то же похоронят. Или без разницы – где и как?
Ну, если без разницы – тогда другое дело. А так… Часовня Михаила Архангела… Звонко звучит.
– Это… Ты, Дмитрий Алексеевич, подожди… Подожди… Как это? – Василий налил себе в стакан и выпил его залпом.
– Да очень просто! Взял – построил. Долгогривые приехали – освятили. Они за деньги чёрта с рогами освятят. Всё по закону. Твоя земля, твой лес – что хочешь то и строишь. Свобода! Потом не спеша иконы в неё закажешь… Друзья надарят ещё… Дело такое… За честь почтут, чтоб их иконы в твоей часовне стояли…
– Стоп, стоп… Дай сообразить. Это где ты предлагаешь её поставить?
– Так на взгорке! Ближе к лесу. Вон там, – Дмитрий махнул рукой в сторону окна.
– Моя будет часовня-то?
– А чья? Частная собственность. В честь бати твоего – Михаила Алексеевича. Помнит его народ-то. Спасибо скажет. Да и для деревни подарок – своя часовня. Не каждый в город по нужде выберется. А ты хочешь – пустишь помолиться, хочешь – не пустишь…
Твоя! Как не поверни – частная собственность. А ты – хозяин!
– А это… Если пускать буду, то дешевле, говоришь, на сколько?
– Смотреть надо. Считать. Думаю, что по-соседски можно сговориться…
…Да, раза в два дешевле срубим, чем другим. Если проход откроешь.
– В два раза дешевле, чем другим? Не врёшь? – Василий встал.
– Василий Михайлович… как это «не врёшь»?..
– А… ну, да… В два раза? А больше?
– Так считать надо! Может и даже больше, чем в два.
Нарисовать надо сначала. Прикинуть. Может и ещё дешевле… Соседи всё-таки…
– Своя часовня! Да! Подумать надо. Подумать… Не слыхал, чтоб у кого-то была своя часовня… Подумать надо… Тут ведь и деньги на это найти можно… – Василий, чуть нахмурившись, встал, подошёл к окну и молча стал смотреть на взгорок, изредка прикладываясь к стакану.
– Да-а-а-а… А я вообще-то по другому делу хотел Вас видеть, – Василий был серьезен и сосредоточен.
Дмитрий внимательно посмотрел на него, удивляясь переменам в хозяине.
– Тут такое дело… – тот замялся, – да, и не дело-то в общем… но…
Дмитрий продолжал рассматривать Василия.
– Ворон. Птица есть такая. Это не ворона. Ворон.
Так вот если его с птеничества… в смысле если его… ну, когда ещё птенец, начать учить говорить, то он будет говорить на человеческом языке…
Василий вздохнул и замолк, глядя на гостя. Дмитрий молчал.
– Ну, в смысле, как попугай будет, только он – ворон. Чёрный и огромный. И говорить будет на человеческом языке, – добавил Василий, откинулся на спинку кресла, взял стакан и опять замолк.
Оба, молча, пригубили, глядя друг на друга.
– Что говорить? – Дмитрий поставил стакан.
– А чему научишь – то и будет говорить, – оживился Василий.
– «Чему научишь…» Понятно, – сказал Дмитрий. – И что?
– Найди мне птенца, а? Тут же летает один. Я с детства помню его. Значит и гнездо есть. А Вы лес знаете, как никто… Найдёте. Я уверен. А я заплачу. Хорошо заплачу. Очень хорошо. А?
– Сколько? – спросил Дмитрий.
– Пятнадцать тысяч! Это пятьсот баксов! Хорошая цена. Авансом дам!
– А не получится? Вдруг в этом году у них нет птенцов? Как быть? – Дмитрий потянулся к стакану с остатками вина, но Василий, перехватив взгляд, успел повернуть бутылку и долить стакан до половины.
– Вернёшь. Ну, уж извини… плюсом десять процентов. Если пятнадцать возьмёшь, то шестнадцать с полтиной возвращать придётся. Так вот! Правила…
– А когда у них птенцы-то? – Дмитрий взял стакан и сел поудобнее.
– А я знаю? Может сейчас. Может летом. До осени… думаю, – Василий, довольный, тоже сел поудобнее.
– Значит на первое сентября – либо птенец, либо шестнадцать с полтиной. Так?
– Так! – Василий взял сигару и прикурил.
– Согласен! – Дмитрий встал. – Идти мне надо.
– О чем базар? – вскочил и Василий. – Понимаю. Сейчас, сейчас…
Он приподнял часы, стоящие на камине, и вынул деньги. Отсчитав, протянул часть Дмитрию. Тот сложил их и сунул в задний карман джинсов.
Проводив гостя, Василий сел в кресло и, довольно потирая руки, пропел: «…сидит ворон на дубу, он играет во трубу, во серебряную…» Пригубил стакан, поглядел в окно: «Ни у кого нет! Восстановление культурного наследия… А и то – расшвыриваем деньги кому не попади, мимо рук текут. А так отдать епархии – пусть вложится. Не обеднеют…
…Вот дурак – этот Димка, про похороны ещё речь завел… Право слово – «дурак»».
Василий встал, потрогал правый бок, взял стакан и пошёл к окну.
…Дмитрий знал этого ворона.
Мальчишкой был – отец показал на него и сказал: «Хозяин! Карл! Хозяин…»
«Почему Карл?» – спросил тогда Димка.
«Не знаю! Отец говорил, что так его зовут!» – батя помолчал и добавил – «Может быть! Они по триста лет живут!» Ещё помолчал и сказал: «А может и дольше…»
Когда Карл прилетал – отец всегда с ним здоровался, а потом спрашивал: «Случилось что? Может, помощь нужна?» Если же в лесу раздавалось его простуженное и хриплое «Кар-р-р-р…» Тогда отец говорил: «Свои! Свои!»
Однажды они с отцом видели их двоих. Высоко, почти на самой макушке огромной ели. Отец сказал, что это к большой удаче в жизни – увидеть семью воронов. Ещё сказал, что «гнёзда они вьют на самой высокой ёлке, не иначе, как к дому своему подпустили».