Антон, Мария, Надежда, Ольга, молча, оглядывали зал, наблюдали за ним.
Он задержался у небольшой скульптуры цапли, стоящей на одной ноге, в напряжении вглядывающейся куда-то, тронул её за крыло. Постоял. Подошёл к большому зеркалу, окутанному виноградной лозой. Тоже постоял. Потёр лист между пальцев. Подошёл к скамейке, стоящей рядом с «пингвином», оперся рукой на кованую спинку, попытался покачать её, посмотрел на ножки, сел.
К нему подошла Мария.
– Николай Петрович, Вы как – останетесь у нас? – она стояла перед ним, опустив голову.
– Домой поедем. Стесним мы вас, – неожиданно для Марии тихо ответил он. – Да и Ольга поехала – не сказалась «куда».
– А если ребятишки с вами захотят – захватите их с собой?
– Если захотят. А по принуке… Сами с ними возитесь.
…С Надеждой решайте, – насупился он.
– А мы тогда с мамой и Ольгой отлучимся. А?.. А вы тут с Антоном? А?.. – улыбнулась Мария.
– Делайте, что хотите. Я тут побуду, – сказал Николай и отвернулся, глядя на какую-то фотографию.
Женщины встали и ушли. Антон остался сидеть на скамейке у входа. Николай Петрович опять встал и стал ходить по залу.
Посетители оглядывались на пожилого темноволосого мужчину, сразу замечая, когда он, то снимал, то надевал очки, его огромные ладони. Разглядывали светлый вязаный свитер с высоким расстегнутым воротом, обтягивающий мощную некогда, а сейчас чуть покатую, спину.
Николай, чувствуя взгляды, старался быть прямее.
Опять возвратился к «пингвину», похлопал его по спине, сел на скамейку.
Антон подошёл и сел рядом. Сидели, молчали.
…– Прапрабабка-то твоя прадеда-то ведь не рожала, – тихо сказал Николай, разглядывая свои руки. – Длинная история.
…Родила, да малыш-то не выжил. То ли надорвалась, то ли что ещё там… Родила, но не выжил малыш-то. В больнице оказалась. Полегчало – вышла во двор, а там… Подошла нищенка с детьми – хлеба попросила. А у бабки-то молока полные груди. Вот она малыша и приложила. А тот вцепился, да так и уснул на груди. С ним на руках и пошла, чтоб что-нибудь поесть вынести. А вернулась – нет никого.
Вот так вот!
…А пацану было-то уж месяца два-три. Видно – что не только что родился. Прятал её потом прапрадед-то месяц, а то и больше, прежде чем в село-то вернуться. А… Утаишь от баб!.. Разговоров было… Но и точно ничего никто не знал.
В основном-то прапрабабке – Алене досталось. Все в родове, что у неё, что у прапрадеда – светловолосые, а пацан – чёрный. И волосы стали подстригать с полугода.
С мальства припал он к кузнице. А как женихаться начал – так уж его все знали. За мастера почитали. По батюшке величали.
Рано его окрутили. Потом твой дед родился – батя мой. Вот дед и его к кузне приобщил. Как трудно не было, а без хлеба не сидели.
Что да как – не знаю, но больше у них не было детей.
Война. Дед где-то полёг в Белоруссии, а батя всю войну прошёл. Всю!
Вот я деда-то своего и не увидел.
…А батя смеялся всё – «А в тылу не убивают!» Говорил, что танки ремонтировал, а фашиста в глаза не видел. Шесть орденов и медалей принёс оттуда. Да медалью дырку не закроешь. Видимо войну-то пил не дырявой кружкой. Всё тело изрубцовано было. Вот ты его и не застал поэтому. Да и я-то с батькой не наговорился. Не успел.
Вот и ты деда-то своего…
Вот такие, брат, дела…
А вот теперь ты железо мнёшь и лепишь. А мне уж вроде и не для кого. Кому сейчас кузнец нужен?
…Только ведь кузнец – это… А это?.. Баловство все это! – Николай обвел рукой стены зала. – Баловство! Ну, да ладно! Как есть – хуже уже не станет!
… А на раме-то… Электросварка, дружок! Что ж ты стыдишься-то перед собой? Ещё скажи, что не заметил?.. «Наплевать» – вот это правильнее! Приезжай, батя, посмотри, как я халтурю! – Николай ткнул пальцем в зеркало.
– Не может быть, пап! – Антон встал. – Может окалинка попала?
– В глаз тебе окалинка попала, раз не видишь. Или ещё куда, раз не стыдно. Вернее – наплевать тебе.
Антон встал, подошёл к зеркалу, вопросительно оглянулся.
– Под листом справа. Так не увидишь – ты пальцем с изнанки нащупай, – подсказал отец.
Антон пощупал лист. Посмотрел на Николая, развел руки, склонил голову и улыбнулся.
– Ты не мне рожи строй, а повернись вон к зеркалу, да глянь на себя.
Посетители обернулись на голос, стали прислушиваться к разговору.
Антон повернулся к зеркалу и склонил голову, разведя опущенные руки.
– Во, во! Дурачьё одно кругом, – буркнул Николай. – Одни скоморохи!..
Антон вернулся и опять сел рядом.
… – Вот и сходит всё на то, что нет у нас корней-то. У других родова вдаль уходит корнями, а у нас нет. Палкой нас воткнули в землю, а мы и проросли. А что дальше? А кругом ведь люди… – Николай замолчал.
– По-моему ты не прав. Как это – «нет»? Есть – только мы не знаем. Как это – «нет никого»? Мы же откуда-то! – Антон повернулся к отцу.
– «Откуда-то»… Сказал бы я тебе – откуда вы!
Я же не про то. Я же… я же во вселенском масштабе!
– А во «вселенском» – все мы от Адама, – улыбнулся Антон.
– Дурак и клоун! Что воду толочь, что с тобой речь вести, бестолочь.
Николай замолк и отвернулся от Антона.
… – А чтой-то, ты вдруг удумал перед людьми похвастаться? – он повернулся к Антону.
– Долго рассказывать. Это не я устроил. Меня в Италию пригласили на полгода. Преподавать. Профессор, вроде как, я у них там. А раз профессор, то и преподавать должен.
Вот они и решили. Реклама – вроде как!
– В Италии-то что – нет уже своих клоунов?
– Может и есть. Да вот я им нужен! …Ещё говорят, что я на итальянца похож. Вот.
– На цыгана ты похож, а не на итальянца.
– А ты?
– А я – на отца и деда!
Замолчали оба.
…– Как там братья? – Антон решил сменить тему разговора и стал серьёзным.
– Постыдился бы отца о братьях спрашивать. Вам-то самим сподручнее против отца и матери дружить-то.
– А ты попробуй сам до них дозвониться.
– А мне пробовать не надо. Моё дело на месте быть. Ваши проблемы – вы и решайте. А оправдываться лучше всего вон там, – Николай опять ткнул пальцем в зеркало. – Оно доброе. Оно всё поймёт и всех простит. Так ли?..
…Димка, вроде как, в генералы собрался. Что-то про академию говорил. Выше такой вроде и нет.
А Федька – так там… А и скажет… Напрямую нельзя, а «из-за угла» ничего не понятно. «Придумывать, как людей убивать!» То же… недалеко от тебя ушёл. Так тот хоть сидит тихо и не высовывается, как некоторые…
От того и секретно всё, что кто же в таком перед людьми признается, что изобретает, как всех людей с Земли свести.
Тоже мне – проблема!
…Помню – все смеялись – «Эй-ей-ей хали-гали»… Шедевр по настоящему-то времени! Сегодняшнее-то послушаешь, а если ещё и посмотришь… – кровь стынет. Утренник в сумасшедшем доме! Дальше так пойдёт – сами вымрут!..
…Ладно! Там-то что? – Николай указал на дверь в другой зал.
– Так вроде, то же, что и здесь. Только помельче, – Антон улыбнулся.
– Помельче? Под «мелкоскопом» смотреть будем? Показывай, Левша, – Николай встал и пошёл в другой зал за Антоном.
…В зале на стенах и на стеллажах были: латы рыцарей, мечи, кольчуги, цветы, букеты цветов и трав, бра, опять столы и столики, скульптуры птиц и животных. Посреди зала стояли две белых тумбы. Одна была чуть пониже другой, совсем ненамного.
…На них стояли два слона, смотрящие друг на друга.
…Николай остановился, огляделся и сел в просторное кованое кресло, стоящее как раз напротив них. Антон встал сзади, оперся о спинку.
Николай, молча, смотрел на слонов. Руки привычно, сцепив пальцы, легли на колени, как обычно после тяжелой законченной работы. Ему почудился даже запах горячего металла, чуть сладковатый с кислинкой.
… Один слон поднял хобот и как будто призывал к чему-то или кого-то звал. На фоне света окна хорошо было видно через переплетения металла небольшая фигурка слоненка, уютно лежащего на боку, подтянувшего к груди ножки, смешно прикрывшего себя ушами и свернувшего хобот колечком.