Решетки по первому этажу – черкани краску, кованые, цементированные и воронёны, – ручная работа. А сталь! Где ты такую сталь найдёшь? Где сталь из самородного железа сейчас найдешь?
А лепнина?
...А плахи на полу? А кирпич? Где ты сейчас кирпич, обожженный на берёзовых углях найдёшь? Где? А фосонистость? Тут тебе и «трехчетвертной», и «полушка», и «четверик», и «угловой», и «фасочный», и «клиновой», и «замковый», и «арочный», и «подовый», и «ромбик»…
...А–а–а, – только хрен тупить – вам рассказывать!
...Инструменту, конечно, пожгёшь, но… Чтоб такое сегодня сделать!..
Нету сегодня ни людей, ни желаний, ни денег таких, чтоб сделать.
...А шпингалеты – бронза! А шурупы – латунь! Самоделашные шурупы-то! Иди сюда! – Михалыч подвёл Хозяина к лестнице.
– Вот я здесь поцарапал. Что видишь? – он ткнул пальцем в место под балясиной.
– Вроде как белка. Или зверёк какой! – Хозяин распрямился.
– Зверёк! Белка! Соболь это!
А значит лестница с Демидовского завода. И лет ей – почти триста! И тот, кто этот дом строил, уже тогда знал ей цену, иначе бы нахрена в деревянном доме он «ковку» ставил?
Он ещё тогда «пальцы веером» гнул, когда её гостям показывал. Она уже и в то время стоила денег немереных.
Видишь куда лестница-то? В детскую. В спальню. «Красиво» хотел. Душа пела. Хотел и делал.
– А что нам-то делать теперь? – Хозяин сел рядом с Михалычем.
– Что?! Ломать! Всё ломать! Потом бульдозерами, чтоб ни себе – ни людям, потом гравий сверху и под асфальт. Под асфальт до следующих поколений! Может те умнее сегодняшних будут! Вся надежда на них!
– Ладно! Ты откуда-то всё это знаешь?
– От верблюда! ...От отца да от деда! Да от их друзей! – насупился Михалыч.
– Ты это… Ты мне всё, что сказал напиши! Ладно?
– Нашел «писателя по штукатурке»!
– По какой?
– О, Господи! …По сырой! Одни фрески в церквях по ней писали. Другие в тюряге – как людям летать научиться, про то что бога нет, сами во сне летали!
– Понял! Понял!.. Я тебе девочку завтра пришлю с фотоаппаратом, ей и расскажешь. Она всё запишет, сфотографирует.
– Ага! Сфотографирует! И первые обои, что в углу, «зафотографирует»?!
Их сначала снять аккуратно надо! Слой за слоем отмочить! В темноте и водичкой тепленькой.
А если окажется – «сделано во Франции»?! А на это похоже! Надо ещё искать где шкаф стоял. За ним они цвет сохранили. Тогда на фабрику в Париж лететь надо! За этот образец… А если крок окажется по размеру? ...Какие вы!..
Ты лучше охрану поставь! А то не будет у тебя здесь ничего за два дня.
Ты думаешь, только у меня батя с дедом были?
Завтра эта лестница будет стоять на «шести сотках» у кого–нибудь и все ваши юристы не докажут, что она не стояла там. Все соседи подтвердят, что «сколько себя помнят, – столько и эту лестницу».
– Понял! – Хозяин схватился за телефон, – А крок! Это во Францию, что такое?.
– Поздно тебе уже слушать про то, что такое «крок».
Да, подожди!.. Тут ещё фундамент смотреть надо!
– А чё там?
– Если гранит – куда ни шло! А если яшма?!
– Кто?
– «Яшма» – говорю! Могли фундамент из яшмы сложить. В то время – запросто! Яшма – второй после алмаза по твердости будет! Стекло режет!
– После алмаза?.. И куда её!
– Господи! Где вы все только родились и жили?!
– Ты это... Ты про яшму – тоже девчонке расскажи. И посиди здесь. Поздно уже. Но ты милиции дождись. Я пришлю. Приедет, – пост ей сдашь.
– Тогда ты сначала здесь посиди, а я за пивом схожу, – Михалыч стал спускаться по лестнице.
– Посижу! Посижу!
…Михалыч смотрел на стол, на свёрток, вспоминая своё «крещение».
Сколько этих домов было! По всей стране! Сколько наломали «Хозяева»?!
«Не будь меня – был бы другой!» – успокаивал он себя.
С другой стороны, за эти годы он только один раз встретил «коллегу». Был он случай в Москве!
…«Коллега» тогда подошел, сел, молча, достал пачку «Беломора», щелкнул по дну, протянул.
– «Беломор» ещё выпускают? – усомнился тогда Михалыч.
– Не для нас! Он идёт по другому назначению! – «коллега» вытащил папиросу и прикурил от спичек.
– И нас... – по другому назначению! – Михалыч облокотился на колени, глядя на кучку стоящих у машин людей.
– Так что-то людям достанется! – «коллега» посмотрел туда же.
– Вот и я себя так уговариваю! – Михалыч потянулся к пачке.
– Батя у меня «ярославский» предпочитал. А потом стал «урицкого» курить! – Михалыч взял папиросу.
– Дым есть, а «Беломора» нет! – «коллега» затушил окурок о каблук. – Во сколько оценили? Он посмотрел на дом.
– Я не оцениваю. У меня девчонка есть! Она считает! – Михалыч посмотрел на Ирку, которую когда-то прислал Хозяин.
– А я сам! В семь–восемь! – коллега достал вторую папиросу.
– Больше! Там медь в кладке.
– Видел! Учел! – «коллега» докуривал уже и эту папиросу.
– Урал. Кувандык. Чистая! Учёл? – Михалыч повернулся к коллеге.
– Кто сказал? – он повернулся к Михалычу.
– Ирка сказала! Мы ещё позавчера отправили на анализ, – Михалыч посмотрел на Ирку стоящую между машинами и ими.
– Думаешь следы «голубой крови»? – «коллега» даже не повернулся.
– А что тут думать? Химически чистая медь и в то время – дифицит! А кто дом закладывал? Жить-то надо им! А жить-то хочется!
– Кому–нибудь говорил?
– А кому? Нет никого, кому сказать?!
– А по весу мало! Им вес нужен. Что изменит?! – «коллега» достал третью папиросу.
– На! – Михалыч протянул папиросу, что держал в руках. – Мало! А что сейчас что-то изменит? – он передумал и закурил «Беломор», вспомнив батю.
– Пойду я! Тут на пачке мой номер телефона! – «коллега» встал и протянул пачку.
– Четырнадцать! Или ещё что есть? – Михалыч встал, улыбнулся, вспомнив загадку из детства.
– Четырнадцать! Мы уже можем в КВН играть! – улыбнулся «коллега».
– Теперь в КВН не игрют – в КВНе работают! – улыбнулся Михалыч.
– Эт–т–т–т точно! – «коллега» бросил взгляд на пачку и пошел к машинам.
…Михалыч придвинул свёрток к себе.
«Московский телеграф»! На глаза попалось –
«О полиции»
Мы все надеждой занеслись –
Вот–вот пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались –
Городовые новой формы!
Д.Д. Минаев
Он перевернул газету – «Август 1881г.»
« …раскол «Земли и Воли» на «Народную Волю» без Земли…» – выхватил взгляд.– « Ещё накануне нового года 1881 г. Лорис–Меликов представил на утверждение Александра II проект коренной реформы pyccкого государственного устройства, в основу которого…»
Отложил газету и взял скрученные «в трубку» листки.
Листки были вырваны из какой-то тетради. Их было немного. Желтовато–голубые плотные, они были исписаны черными чернилами ровными рядами букв.
Новые абзацы начинались с еле различимым увеличением интервала и с «красной строки» далеко отстоявшей от левого края страница.
Страницы начинались со слов –
«…он мне ответил, «что мои исследования траектории движения Луны не могут быть объяснены кроме как наличием чужой воли или желания неизвестного мне разума или безумия.
Я уверен, что данный процесс не является Божественным проявлением, ибо противоречит идее Божественного построения мира, но признать данное явление Диавольским мне не позволяет моя Вера.
Однако, если Диавол и смотрит неустанно на нас Луной, то Господь – Солнце смотрит на него, охраняя нас. И если, по моим расчётам Луна полая внутри, то Земля наша – Матушка несет в чреве своем зарождение нового и опасного для нас». На что я ему ответил, что «не след судить о Воле Господа Нашего, ибо его помыслы недоступны нам – Земным.
А он мне в мартовском письме заметил, что «Что за воля, коль людишкам смерть грядёт!» Опечален я таким видением мира брата своего. Однако Воля Господня и в этом явственна мне!»