– Видишь ли, Хлыщ, о котором так презрительно высказалась тетушка Салинь, с самого начала привлек мое внимание. В особенности потому, что он интересовался имущественным состоянием Упениеце. Но это было уж слишком далекое прошлое. Мы уловили связь лишь тогда, когда Леясстраут вспомнил его настоящую фамилию и адрес – Кришьянис Круминь, Рига, улица Марияс, 39. Почтальона звали Кришьянис Краминь – фамилии разные, но отличаются всего лишь одной буквой. Тетушка Салинь показала нам Хлыща на старом снимке, найденном в альбоме Упениеце. Впоследствии мне удалось несколько раз сфотографировать почтальона, раздобыл я его фотографии и в отделе кадров почтового управления. Наука дала четкий ответ: объект снимков один и тот же, хотя годы и изменили его до неузнаваемости.
– Да, ничего не скажешь, голова у тебя работает, хотя и медленно, но фундаментально! – воскликнула Фелита.
– Увы, не всегда в правильном направлении. Лишь после того, как Улдис собрал сведения о наследстве Катрины и связях Круминя с заграничной родней Каролины, я начал понимать, чего это он, человек с образованием, польстился на столь незавидный пост почтальона в Юмужциемсе и не сводил глаз с этих женщин, всеми способами пытаясь помешать им встретиться с Леясстраутом. Хлыщ всегда вился там, где пахло деньгами. Вот что означали слова Катрины "тут творится такое, что в письме описать невозможно".
– Леясстраут оказался непредвиденным препятствием. Он мог сорвать планы Круминя.
– Потому-то Круминь в ту ночь и караулил под окном, подслушивал. А когда Леясстраут ушел, почтальон напал на женщин.
– А почему не на Леясстраута?
– В ту ночь Леясстраут еще ничего не узнал. Старуха помешала, но несогласованные действия дочки и матери грозили сорвать планы Круминя. Надо было поскорей заканчивать игру.
– Могу тебя порадовать. – Фелита положила свою ладошку на руку Валдису. – Круминь наконец признался, что на самом деле, схватив за руки, встряхнул Каролину, затем нажал на сонную артерию. Выпрыгнув в окно, он пустился догонять убегающую Катрину, настиг ее на мостике и ударил деревянным колом.
– Лейтенант Каркл подобрал этот кол в осушительной траншее неподалеку от речушки. Кол был вырван из забора. Такая изгородь поблизости имеется только в Межсаргах. Забор этот сооружен еще старым лесником. На конце кола мы обнаружили следы крови Катрины и несколько волосков…
– Так почему же ты, все это узнав, не арестовал его сразу, а вызвал на допрос? Ты ведь, упрямец, страшно рисковал! Признайся, что это было твоей ошибкой!
– Ни в коем случае! Я хотел его ошеломить и вынудить признаться под давлением неопровержимых доказательств. Такого изворотливого человека арестовать прежде времени, а затем допрашивать – гиблое дело. Он, собравшись с мыслями, затеет изнурительную позиционную борьбу. Расследование затянулось бы еще дольше, а у меня давно истекли сроки. А ездить в Ригу, ходить по начальству, собирая резолюции на продление, – перспектива не из приятных, и я рисковал получить выговор.
– Ты рисковал жизнью, – сказала Фелита.
– Никак не предполагал, что такой дряхлый старикашка, даже припертый к стенке, решится на подобный шаг.
– И еще один вопрос профана: для чего Круминю потребовалось сжигать уже необитаемый хутор Межсарги?
– Ты, лентяйка, не удосужилась прочитать дело!
– Мне хотелось сперва побеседовать с тобой, – улыбнулась лукаво Фелита.
– Ну хорошо, – немного смутился Валдис. – Круминь разыскивал те письма, которые когда-то присылал из заграницы своему дружку Зустеру.
– Неужели на адрес Межсаргов?
– Нет, но Зустер ему сказал, что передал их Каролине Упениеце. А письма – важное доказательство. Они раскрывают мотивы преступления. Не найдя писем, он сжег дом. Письма приобщены к делу.
Внезапно налетел порыв ветра. За беседой ни Валдис, ни Фелита не заметили, как погода начала портиться.
– Пошли, Валдис, становится прохладно, – предложила Фелита.
– Осень не весна, – усмехнулся Валдис. – Осени не по душе парочки на скамейках. – Он встал и подал руку Фелите. – Пойдем, я и так уже опоздал, как принято здесь говорить, на прием пищи.
– А мне надо еще навестить Илгониса.