— Не смей! Не-е-ет, ты не умрёшь! — повторял я, держа друга на руках.
— Всё нормально. Всего лишь царапина, — плакал Максим, прикрывая большое ножевое ранение.
Оно было одно, но довольно глубокое.
— Пожалуйста… Я не переживу этого… — задыхался я. — Не надо.
— Успокойся, братец, — улыбался Макс. — Я сглупил, прости меня, — кашлял он.
Я чувствовал это. Дежавю. Скорая приехала и забрала Макса, а я усадил Ветвицкого в машину и произнёс:
— Шах и мат, сука! — и ударил его по лицу.
Он истерично засмеялся. Но сейчас не это волновало меня. Я чувствовал гнев, страх, отчаяние и боль. Прыгнув с Ксюшей в скорую, мы помчались в больницу.
— Миш… Я люблю тебя… Ты был лучшим человеком в моей жизни. Прости, что бесил тебя шутками и был надоедлив, — говорил Макс. — Позаботься о Лене и о сёстрах, прошу…
— ТЫ НЕ УМРЕШЬ, — закричал я.
— Пожалуйста, пообещай мне, — простонал Брюллов.
— Обещаю, — сказал я, гладя его по щеке.
Мы наконец доехали и, переложив Макса на каталку, врач закричал:
— В операционную его, живо!
Его укатили, а я сел на больничный пол. Ксюша, что всё это время была рядом, села около меня.
— Миш… Всё будет нормально! — сказала она, держа моё лицо в своих ладонях.
Я качал головой. Я был уверен, что это конец.
— Он не умрёт! Я… Я обещаю! Там раны довольно глубокие, но не смертельные, — говорила девушка.
— Обними меня… прошу, — рыдал я.
Да. Глупая просьба. Но я этого хотел. Я хотел быть с ней всю свою жизнь. Хотел в этот момент думать о просьбе Макса и Сергеича. Люби, иначе будет поздно. Девушка не раздумывая обняла меня. Теплые, солёные от слёз губы касались моей щеки. Она сказала:
— Я испытываю к тебе довольно странные чувства. Ты мне очень нравишься, Миша… Конечно, мы мало знакомы, но, думаю, мы сможем стать гораздо ближе. Обещаю, Макс не умрёт.
Лучшие слова поддержки. Нам оставалось только ждать. Мы молчали, сидя на холодном полу перед операционной. Прошёл молчаливый час. Ксюша, наконец, спросила:
— Кто такой Ветвицкий?
— Ты готова во мне разочароваться? — спросил я, вновь начиная плакать.
— Я не разочаруюсь, — уверенно ответила девушка.
Я помедлил, глядя на пустые коридоры больницы. Но всё же решил, что Ксюше можно рассказать о том деле Х, которое гложет меня уже давно.
— Это случилось 13 апреля семнадцать лет назад, — начал я. — Мы нашли труп девочки в шахматном клубе. Туда ходило много детей, помимо этой девочки. Она была изнасилована и изуродована, лежала в кабинете под партой, когда её нашла уборщица. Я не привык к такому. Невозможно привыкнуть к смерти детей. Ей было всего восемь. Весь город начал бить тревогу. Когда погибает взрослый — это вызывает меньший резонанс. Мне было 22 года, и я работал без выходных, делая всё, что в моих силах. Через два дня мы нашли подозреваемого. Он был директором этого клуба, и в тот день у него не было алиби. На трупе девочки были найдены его потожировые, а на её кукле — отпечатки. Группа крови убийцы по результатам экспертизы Леры была второй положительной. И это совпало с группой крови из подногтевого соскоба. Я решил, что не надо перепроверять экспертизу и делать новый забор крови. Камеры, отпечатки… всё сходилось. Я фальсифицировал улику.
Когда я сказал это, то словно вновь очутился в том шахматном клубе.
— Что? — спросила Ксюша.
— Я просто написал, что кровь совпадает. Была ночь, и я не спал двое суток, — рыдал я. — Поторопился и ненавижу себя за это. Того мужчину задержали. Через два дня мои улики перепроверили и обнаружили, что кровь — первой группы и не принадлежит заключённому. Обвинения с него сняли, но было поздно…
Я закрыл лицо руками.
— В каком смысле? — спросила Ксюша.
— Он не выдержал позора и повесился в СИЗО. Я убил его. Я!
Ксюша словно перестала дышать.
— Все мы ошибаемся. Это не только твоя ошибка. Лера неправильно определила группу крови. Ты поспешил. Люди ошибаются. Это нормально. Ужасно здесь только то, что пострадал невиновный. Но такова цена ошибки. Ты признал её, а значит, ты не монстр. Хуже рабства только угрызения совести, — сказала Ксюша, обняв меня.
— Меня тогда обвинили в фальсификации, и Сергеич с Ординым доказали обратное. Они сказали, что ошибка тут исключительно экспертизы, и все обвинения с нас были сняты. Лере, конечно, выписали штраф, но ничего глобального не произошло. А меня на время отстранили от должности. Но знаешь, какая фамилия была у невиновного? Костенко. Шахматист — его сын. Ему было тогда десять лет.