И вот настал момент, когда отец посмотрел на меня долгим взглядом, и взгляд этот был подобен всем тем взглядам отцов, когда несколько мгновений спустя они говорят «Запомни, сын» и далее следует череда непостижимых детскому уму мудростей, прожжённых опытом целой Вселенной, которые навсегда врезаются в детскую память, на разгадку и осознание которых уходят затем долгие годы жизни для сына, а когда они наконец разгаданы, и их правдивость подкреплена собственным опытом, как правило – не самым приятным, они становятся кредо по жизни. И затем в очень подходящие и уместные моменты, выросший сын, затягиваясь сигаретой, выпуская густой дым, прищурившись и сделав серьезное выражение лица, говорит своему собеседнику:
«Знаешь, мой старик однажды сказал мне…».
И собеседник слушает завороженно, внимает эти слова, как первые люди внимали, что говорил им Моисей, открывая заповеди Господни. Собеседник так слушает, потому что ничей «старик» глупости сказать не может, если её повторяет сын спустя годы, да ещё при таком подходящем для этого моменте.
Но в тот день, на рыбалке, отец посмотрел на меня тем взглядом, задумчивым, колеблющимся, и спросил:
«Хочешь пива? Пора стать мужчиной, но маме ни слова…».
Да, отец мой был пьяницей, и мать ушла от него, но не только по этой причине. Причин она насобирала целый чемодан, который я тащил за ней вслед, а он ударялся об каждую ступеньку, когда мы спускались по лестнице, а отец, стоя в дверях, в алкогольном угаре что-то кричал в наши спины, и напоследок, кинул в нас пустую бутылку из-под бренди, которая очертив дугу кульминации всего на свете, с громким визгом разбилась о стену, одним пролётом лестницы выше. И вместе с той бутылкой разбились мои представления о семье. Но я упрям, и захотел их собрать снова, неся те осколки с детских лет, ожидая подходящего момента, чтобы склеить их.
В этих попытках меня угораздило скоропостижно жениться, когда я ещё был никем. Давно, до учебы в университете. Я влюбился, да и она вроде в меня, и мы поженились, ни имея почти ни цента в кармане. Можно сказать, что у меня даже карманов не было, чтобы там мелочь звенела. Но я начал стараться. Процесс этого старания, не сказать, что был медленным, но и быстрым не назовёшь. Всё шло своим чередом, а ей нужно было ускорение. В нашем браке оказался брак, заводской. Тот, который был изначально, но вы не обратили на него внимания, а когда заметили, то срок обмена бракованной вещи, к сожалению, уже истёк. И вам надо решать – жить с такой-вот вещью, при создании которой произошла роковая ошибка у производителя, и вещь не получилась какой её задумывали, или попытаться исправить самостоятельно, или же и вовсе избавиться от неё.
Она считала себя королевой. Такой считал её и я. Но как оказалось немного позже, мы оба заблуждались. Королевы уходят гордо и настолько красиво, что ты даже получаешь удовольствие, наблюдая за этим, и хочешь её вернуть хотя бы уже потому, что мечтаешь увидеть снова эту красоту при её уходе. А она ушла некрасиво. Не грациозной походкой, а переваливаясь из стороны в сторону. Как мышь, убегая, и по пути хватая своими маленькими лапками всё подряд, что лежит на её пути, как заядлый курильщик, который вознамерился пробежать полный марафон наравне с профессиональными спортсменами, спотыкаясь и задыхаясь на каждом шагу, но упрямо, как бык на красную тряпку, двигаясь вперёд. Она уходила как уходят дезертиры с поля боя, одновременно становясь мародерами и пытаясь хоть что-то достать из дымящихся развалин домов, хоть что-то ценное, переступая через трупы бывших обитателей, жизни которых унесла война.
Душа королевы слишком широка для мелких пакостей, её подбородок поднят высоко, чтобы даже увидеть возможность творить низкие вещи. А она оказалась мелочной, хотя метила очень по-крупному. Но можно метить по-разному: как орёл метит в цель, заметив её своим зорким взглядом вдалеке, или как дворняга метит каждое дерево, считая таким образом, что оно теперь её. Она так уходила, а я ничего не делал. Спокойно наблюдал. И это её злило. Ведь она уходила к хирургу, руки которого, как руки Святого Пантелеймона, могли исцелить любого, только не святым эфиром, а с помощью скальпеля, а кошелёк которого расходился по швам, ведь когда его шили, то не предусмотрели, что у обладателя будет столько купюр. И она думала, что так унизит меня, ведь королева ушла от простолюдина к принцу. Хотя хрен его, что она там себе думала. Я спокойно стоял и ничего не сказал. Я был ещё мальчиком, и уста мои не умели тогда так плеваться ядом, как сейчас. Немного позже в те моменты, когда я вёл в голове воображаемые разговоры с ней, упрекая, язвя и так далее, в те моменты я искал идеальных прощальных слов для неё, идеального напутствия. И вот однажды я нашёл его, и больше с тех пор не вёл с ней бесед у себя в голове. Давно кстати прошли времена, когда я вёл с кем-либо подобные беседы, давно уже я говорю то, что нужно вовремя, а не задним числом. Так вот, тот последний диалог (монолог у меня в голове, если быть точным) был такой: