Через неделю они расписались в городском ЗАГСе. Никакой комсомольской свадьбы, к ужасному Дашиному возмущению, не было. Родители невесты накрыли, как смогли, стол. Присутствовали: Карасев с женой, все та же неугомонная Даша, две незнакомых Евгению учительницы, квартирные хозяева жениха и пожилая пара дальних родственников со стороны невесты. Оказалось, что гости прекрасно знакомы друг с другом. Единственным исключением явился заглянувший ненадолго Климов. Он, кстати, оказался замечательным рассказчиком – все чуть под стол не падали.
Молодые поселились в маленькой комнатке Евгения. Тут-то он и пожалел об отданной сгоряча квартире.
– Нет, ты все правильно сделал, это прибавило тебе авторитета в поселке, – возразила ему жена, – да и пути назад теперь уже нет, так что говорить не о чем. А кроме того, если бы ты ее не отдал, мы бы, возможно, и не познакомились.
Закапала, потекла ручьями весна. Заканчивалось строительство домов. Люди увлеченно стелили полы и малярничали в своих будущих хоромах. Райисполком неожиданно расщедрился и заасфальтировал новую улицу, как городскую. На Первое мая назначено было всеобщее новоселье. Предварительно всем поселком вышли на субботник: убрали строительный мусор и посадили липовую аллею вдоль всей улицы. На праздник прямо под открытым небом организовали застолье. Каждый новосел принес что-нибудь свое, и любой мог подойти, выбрать что приглянулось, выпить и закусить. Хозяйки, ревниво поглядывая друг на друга, нахваливали свою стряпню. Речей было много, но из-за духового оркестра никто их не расслышал. Этот день во всех подробностях запомнился Евгению на всю жизнь.
Примерно через неделю Слепко сидел в своем кабинете и решал с подчиненными текущие вопросы, отчего даже немного сорвал голос. Вдруг зазвонил телефон.
– Товарищ Слепко? – неприветливо спросила трубка.
– Да, чего вам?
– С вами будет говорить товарищ Никитин, ждите, – ровным официальным тоном ответила трубка.
– Какой такой Никитин, чего вам нужно? – просипел Евгений и тут же вспомнил, что Никитин – это первый секретарь обкома. Трубка шуршала и потрескивала еще минут пять, в течение которых начальник строительства, сам того не замечая, так и не присел. Вдруг что-то щелкнуло, и знакомый густой бас произнес:
– Слепко, ты?
– Так точно, товарищ первый секретарь!
– Ты, говорят, на днях досрочно сдал целую улицу домов для рабочих?
– Да, товарищ первый секретарь, есть такое дело. Как раз на Первое мая новоселье справили.
– А как вообще дела двигаются?
– Двигаются! Пустили первую лаву на полную мощность, осенью сдадим обогатительную фабрику и достроим второй квершлаг. И еще, товарищ первый секретарь, тут у нас одна очень интересная идея возникла…
– Учти, твоя шахта – важнейший для нас объект! Ты знаешь, что создана правительственная комиссия по приемке первой очереди?
– Так мы ж ее еще зимой сдали. Сразу после того, как вы были.
– Молод ты еще, не понимаешь всей тонкости момента. Это хорошо, что у тебя еще зимой все готово было. Можно, значит, надеяться, что теперь ты нам не подгадишь! – трубка гулко захохотала. – Смотри у меня, Слепко! По имеющимся сведениям, комиссию возглавит сам товарищ Буденный, чуешь?
– Чую, товарищ первый секретарь!
– Это хорошо, что чуешь. Он небось захочет дома́ поглядеть на этом твоем проспекте, с пролетариатом побалакать, так что не подкачай. Чтобы пьяных или другого чего духу не было! Ну, бывай!
– Погодите, а когда они приедут?
– Думаю, недельки через две, не беспокойся, тебя известят!
Из трубки пошли гудки.
– Такое дело, товарищи, – проговорил Евгений, осторожно кладя ее на рычаги, – к нам едет ревизор.
– Какой еще ревизор? – выпучил глаза главный механик, парень довольно-таки серый.
Карасев улыбнулся. Он, кстати, очень изменился за последние несколько месяцев. На службу теперь ходил в толстовке с наборным кавказским пояском и в плоской кепке, отчего здорово напоминал бюрократа Бывалова из кинокомедии. Впрочем, и работал Карасев теперь куда энергичнее, а на днях отозвал начальника в сторонку и, заикаясь, попросил рекомендацию в партию. Евгений крепко подумал, посоветовался с женой и дал. Хотя подозревал, что ничего, кроме скандала, из этого не выйдет.
Срочно вызваны были Кротов, Лысаковский и Иванова. Через час шахта, поселок и окрестности выглядели, как разворошенный муравейник. Слепко сутками не отходил от телефона. Едва только он вешал трубку, немедленно раздавался звонок, и кто-нибудь выговаривал ему за то, что непрерывно занято. Множество комиссий стаями, как бездомные собаки, бродило по шахте и поселку. Прибыл отдельный полк НКВД и встал лагерем у реки. По улицам, дворам, пустырям и отвалам заходили вооруженные патрули. Дошло до того, что сам Слепко был на выходе из клети остановлен бдительным часовым и за неимением документов препровожден куда следует. Разумеется, его почти сразу же отпустили.
Зато солдаты ликвидировали наконец проклятый барак и расселенные землянки. Нигде не зарегистрированные жильцы, которые там, естественно, уже завелись, разбрелись кто куда. Некоторых, впрочем, забрали. Даша затянула весь поселок кумачом, а на месте барака разбила клумбу. Все районное начальство почитало священным долгом еженощно вести со Слепко задушевные беседы.
– Конец света какой-то, – прошептала мужу Наташа, – завтра пойдет дождь из лягушек, а там и всадники…
Они лежали в темноте под одеялом, до того тесно обвив друг друга, что сами себе казались единым телом с двумя головами.
Открытое партийное собрание строящейся шахты номер девять поддержало инициативу Кротова присвоить ей имя Буденного.
– Вас теперь наградят, – уставясь по обыкновению в пол, сказал парторг Евгению, – вы пойдете на повышение. И правильно! Характеристику я на вас дал самую положительную, не сомневайтесь, еще месяц назад. Слепко дернулся, но Кротов мягко остановил его. – Только вот что, Евгений Семеныч, что ты там обо мне думаешь, это твое дело, а мой тебе совет: будь поосторожнее!
Настал великий день. Все в поселке были наэлектризованы до крайности, даже собаки. Фасад конторы украшал огромный портрет Сталина, обрамленный гирляндами из свежих дубовых веток. На краю шахтного двора соорудили высокую, задрапированную красным трибуну, вокруг нее развевались флаги и чернели тарелки громкоговорителей. В хитросплетениях проводов колдовали приезжие монтеры. Все это хозяйство еще с ночи оцеплено было двойным кольцом солдат. Начищенные штыки на их винтовках ослепительно сверкали на солнце. Народ начал подгребать загодя, даже очень. Праздник не праздник, а гудок поднял всех, как обычно.