Немец уставился на меня с холодным любопытством. Его выговор выдавал остзейское происхождение, а очки в стальной оправе блестели в свете масленой лампы. «Вот уж действительно, куда не плюнь, попадёшь в немца», мелькнуло у меня в голове.
— Иван Петрович, позвольте мне осмотреть рану и провести некоторые процедуры, — твёрдо сказал я.
Интерес Генгольца плавно перерос в удивление. Он стоял и смотрел на меня, постукивая какой-то серебристой фигнёй по ладони.
— Вы сведущи в медицине?
— В очень ограниченном объёме. Только то, что связано с боевыми ранами.
На его выбритых щеках дрогнула тень. Такого от казачьего офицера он явно не ожидал.
— Хорошо. Я проведу процедуру под вашим руководством. Вас устроит такой вариант?
— Вполне. Приступим, господа.
Санитары подхватили меня под мышки, и я почувствовал, как едкий запах карболки ударил в нос. Меня понесли в перевязочную, где на столе уже блестели инструменты — скальпели, пинцеты, кривые иглы, пузырьки с какими-то жидкостями и свёрнутые бинты. С меня сняли повязку и я увидел оттекший бок с плотно зашитыми входными и выходными ранами.
— Вы, что, господин доктор, не будете мыть руки перед процедурой?
— Они у меня чистые.
— Я прошу вас, достаньте из сумки меньший бутыль и помойте руки жидкостью из него, только аккуратно и экономно.
— Что это? — он принюхался.
— Хлебное вино, хорошей очистки. Теперь снимите швы с раны, со стороны спины.
Я поморщился, когда он выдергивал подрезанную нить.
— Расширьте рану, что бы вытекла скопившаяся жидкость. Можете слегка надавить вокруг, что бы улучшить отток.
Я шипел и морщился от боли, началось воспаление.
— Возьмите серебряную трубу с поршнем, наберите через носик жидкость из другого бутыля и под медленным давлением промойте рану в глубине.
Из раны вылились сгустки свернувшейся крови и мутной жидкости красного цвета.
— Промойте ещё раз, вставите полоску ткани и не туго перевяжете. Сегодня и завтра перевязка два раза в день, потом, если заживление пойдет нормально, можно один раз. Всё господа доктора. Спасибо за содействие. Пойду потихоньку.
Бойцы подхватили меня с двух сторон и повели в палату.
Вечером следующего дня в палату явилась делегация из трёх человек, во главе с подполковником Рощиным. Они торжественно встали перед моей кроватью по стойке смирно, держа кивера в правой руке.
— Господин есаул. По поручению офицерского собрания Преображенского полка мы уполномочены принести вам официальное извинение за недостойный поступок нашего бывшего сослуживца, графа Вержановского. За не достойное поведение, в определенных обстоятельствах, не совместимое с высоким званием русского офицера и бросившего тень на честь всего полка. Он исключён из офицерского собрания. Офицерам полка настоятельно рекомендовано прекратить всякое общение с исключённым. Вы принимаете извинения?
Я тяжело поднялся с постели и попытался выпрямиться, выпячивая свою не состоятельность из-за раны.
— Да, господа, офицеры. Я вполне удовлетворен. Благодарю вас, что поставили меня в известность.
Мой голос прозвучал излишне сухо, но господа офицеры отнеслись с пониманием.
Мы расстались довольные друг другом. Чуть позже заскочил Андрей, он был дежурным по батальону.
— Привет, командир. Буря вроде миновала. Графа указом императора уволили со службы без права ношения мундира, офицерских знаков различия, пенсионного права и запрет на селение в столицах. При первой возможности рекомендовано покинуть Петербург. По тебе вопрос пока повис, но граф Васильев сказал последствия, конечно, будут, но не столь радикальные. Тебе по выздоровлению не стоит задерживаться в Петербурге. Он запретил всем заинтересованным лицам посещать тебя. Граф с позором изгнан из гвардии и ему настоятельно рекомендовано покинуть Петербург. Счастливому Рощину объявлено пять суток домашнего ареста и неудовольствие его Императорского величества. Он опасался больших неприятностей.
Наталья просила поблагодарить за подарок. Когда поправишься она поцелует тебя. В данный момент у неё трагедия. Батюшка отказал графу Михаилу Кисилёву, он просил руки Натальи на следующий день после дня рождения. Катя до сих пор успокаивает её. И батюшка и матушка не преклонны.
— А от чего такое неприятие? — задал я наивный вопрос.
— Кисилёвы в таких долгах, что Михаила в скором времени переведут из гвардии в армию. Родители опасаются за приданное Натальи.
— Правильно делают, любовь понятие эфемерное, а кушать хочется всегда.