— Господин полковник, вы не определили место моего отряда?
— Крайнее справа в построении. Используйте фуры как укрытие. Ротмистр вы принимали участие в бою.
— Нет, господин полковник, не довелось.
— Главное, Олег Дмитриевич, чётко выполнять поставленную задачу. Наши основные действия от обороны. У нас нет места лихим атакам. Уяснили ротмистр?
— Так точно, господин полковник.
— Вот и славно. Отдыхайте, Олег Дмитриевич.
Подошёл Савва.
— Разведка ушла. Эркен с Азимом и Халидом ушли в дальнюю.
Глубокой ночью, когда лагерь погрузился в тревожный полусон, к моему бивачному костру подошли Хайбула, Гасан, Малик и Кучар. Тени плясали на их усталых, озабоченных лицах.
— Прошу, — кивнул я, указывая на разостланные бурки. — Аслан, гостям чаю… или кофе?
Я подсыпал свежей гущи в походный котелок, подвешенный над огнём. Кучар лишь отрицательно мотнул головой.
— Благодарю тебя, Пётр, — глухо начал Хайбула, не поднимая глаз. — Ты пришел… когда я уже почти отчаялся найти помощь. — Он замолчал, сжав кулаки, слова застряли в горле.
— Так до конца не верил, что слово сдержу? — усмехнулся я беззлобно.
— Да, — резко выдохнул Хайбула, наконец глянув прямо. — При всех каюсь в черных мыслях. Кто я тебе, русскому офицеру, чтобы ты ради меня ввязывался в чужую распрю? Соплеменники мои отсиживаются, глазея на то, как меня будут резать, как барана. Родня из тухума… — голос его дрогнул от горечи, — ни одного воина не прислала. Я… я на них так надеялся.
— На родню надейся, Хайбула, да сам не плошай, — отозвался я твердо, глядя на вспыхивающие угли. — Не печалься. Наши судьбы, в наших руках. Аллах тому свидетель, Субханаллах. Предстоящий бой рассудит, кто прав был в своих чаяниях. А на соплеменников не держи зла. Они за последние годы наслушались от вас столько обещаний, натерпелись столько обид, что верить вам не получается, при всём желании. Ты Хайбула, раньше призывал их к войне, а теперь призываешь к миру. Как понимать тебя? Молчишь. Вот и они не верят тебе. Теперь только доказав, что ты за мир, они станут думать по другому. Другого пути нет.
— Я услышал тебя, Пётр. — ответил Хайбула после длительной паузы.
Перед тем как они растворились в ночи, я окликнул Хайбулу:
— Не забудь, повязки, о которых говорили. Белые, на левый рукав. Объяснишь своим, зачем?
Хайбула, уже отойдя, лишь молча кивнул, тронув рукой грудь в знак понимания.
Следующий день тянулся в тягостном, тревожном ожидании. Лишь к вечеру, когда тени стали длинными, вернулась разведка. Эркен с Костей, серые от пыли и смертельно усталые, еле волоча ноги, подошли под навес. Я молча ткнул пальцем в сторону свёрнутых бурок.
— Идут, командир, — голос его был хриплым от усталости и дорожной пыли. — Приблизительно две с половиной тысячи, может, немного меньше. Конницы, не больше тысячи. Тридцать вёрст отсюда. Стоят на большом привале. Если с утра тронутся, только часам к трём, после полудня, подойдут. Оставили две тройки. Двинутся, сразу дадут знать.
— Молодцы, — кивнул я. — Отдыхайте.
— На ночь не сунутся. Хотя… кто их знает, — Савва мотнул головой.
Малышев, как и прежде, сидел молча, не вмешиваясь в разговор.
— Я усилю посты и выдвину заслоны подальше, — предложил Михаил, поймав мой взгляд.
— Разумно. Трофим, — обернулся я к нему, — твоих чуть правее.
— Будет сделано, командир.
Все разошлись по сотням. Я остался один.
Спать. Мысль билась навязчиво, как муха о стекло. Усталость, копившаяся все эти дни, обрушилась разом, давящей тяжестью. Я уже проваливался в забытьё, сквозь зыбкую пелену едва различив чей-то приглушённый разговор, и провалился в сон.
Граф Муравин сидел у костра, дожидаясь Михаила.
— Ты чего не спишь? — Присел Миша рядом. Его взгляд скользнул по задумчивому лицу Константина. — Боишься, Костя?
— Есть немного, Михаил Юрьевич. Две с половиной тысячи, не шутки. Каково-то будет завтра… — Костя помолчал. — А вам… в первый раз было страшно?
— Да, Костя. Мне и сейчас не по себе. Или ты думаешь, здесь все бесстрашные идиоты? — Михаил усмехнулся. — Кто скажет, что не боится ничего, плюнь ему в глаза, врет. Смел не тот, кто страха не знает, а тот, кто его поборол. А по мне, так полковник славно глаголил на сей счет: «Главное, в драку ввязаться. Дальше будет веселее».
— Да уж, сильно сказано, — усмехнулся Костя.
— Или ещё лучше его высказывание: «Война — фигня, главное — манёвры», — тихонько рассмеялся Михаил командирской шутке.
— А что такое «фигня»? — спросил озадаченный Костя.
Михаил на мгновение задумался. — Ну… примерно как «ерунда», «чепуха».