Костя медленно поднял глаза. Взгляд его был спокоен, и тверд. Этот внезапный покой, эта незнакомая твердость заставили резкие слова, готовые сорваться с губ Констанции, замереть на полуоткрытых губах.
— Конечно нет, Коста, — его голос был тих. — Я люблю тебя. Как любил всегда. И дорожу тобой больше жизни. Но есть вещи… — он сделал едва заметную паузу, — вещи, которые ты, в силу своей природы и жизни, не можешь понять.
Он посмотрел куда-то мимо нее, в прошлое, которое стало казаться чужим.
— Ты живешь в роскоши, купаешься в неге, во внимании и обожании мужчин твоего круга. Твой мир… красив. Волей судьбы… или моей глупости, — голос его дрогнул, — я свалился в другую жизнь. Да, она груба. Неприглядна. Пахнет потом, кровью и порохом. Но, Коста, она — настоящая. Я проживу ее столько, сколько Господу угодно мне отмерить.
Взгляд его вернулся к сестре, наполненный новой силой.
— Здесь у меня есть шанс. Шанс стать офицером. Не по фамилии, а по праву. Вернуть честь, которую я промотал. Заслужить уважение. Не придворных льстецов, а настоящих людей. Моих боевых товарищей. — Голос окреп. — Один из них… в том бою. Без раздумий прикрыл меня собой. Принял на себя шашечный удар, что был предназначен мне. Кровь хлынула у него из головы… Он — не брат мне. Не родственник. Совершенно чужой человек по крови. Но он — мой брат по оружию. По этой вот, настоящей жизни. — Он замолчал, дав этим словам пронзить тишину. — А теперь скажи мне, Коста: кто и из наших? Кто из родственников, друзей, знакомых светских львов — решился помочь нам, когда я летел в пропасть? Кто⁈
— Неправда! — воскликнула Констанция, пытаясь ухватиться за соломинку. — Граф Васильев! Только благодаря его заступничеству ты избежал каторги!
Костя горько усмехнулся. Горечь была направлена не на нее, а на жестокую игру судьбы и сословий.
— Вот именно, Коста. Граф Васильев. Тесть моего нынешнего командира, графа Иванова-Васильева. — Он посмотрел ей прямо в глаза, — Ты, понимаешь, о чём я говорю, Коста? Один, из сотни тех, кто мог помочь! Один. — с горечью сказал Костя.
— Костя, — голос Констанции дрогнул от отчаяния, — но почему ты должен навсегда застрять здесь? В этой дикой глуши?
— Я не говорил, что проведу остаток дней на Кавказе, Коста, — Костя смягчил тон, устав от конфликта. — Выполню то, что задумал. А там… видно будет. Хватит об этом. — Он намеренно перевел разговор. — Расскажи лучше, как отец? Как тебе Пятигорск?
— Костя, ты издеваешься? — Констанция всплеснула руками. — Твой Пятигорск — большая пыльная деревня! А эти господа офицеры, да и всякая прочая мужская поросль… просто не дают проходу! — Она капризно надула губы, возвращаясь к привычной роли избалованной светской львицы.
— Кто бы сомневался, — Костя усмехнулся, но уже без прежней горечи. — Ты для здешних офицеров и провинциальных франтов — словно сошедшая с небес богиня. Несбыточная мечта.
В дверь деликатно постучали.
— Простите, ваше сиятельство, — в проеме стоял Егор Лукич, держа поднос. — Есаул распорядился ужин принести. У нас по-простому, без заморских див. Чем богаты, тем и рады. — Он ловко расставил на низком столике глиняную миску с дымящейся жареной картошкой и кусками душистого мяса, плоские лепешки, лаваши, мисочку с хрустящей квашеной капустой и огурчиками. Рядом поставил кувшин с темным фруктовым отваром. — Кушайте на здоровье.
— Благодарствуй, Егор Лукич! — Костя потер ладони с явным удовольствием. — Картошечку жареную — это я обожаю!
— Вещь знатная, — кивнул старый казак. — Ладно, не обессудьте. — Он с товарищем вышел, оставив их наедине с простой, но щедрой трапезой.
— А что это за блюдо? — Констанция наклонилась, втягивая аппетитный запах, и вдруг осознала, что смертельно голодна. Она осторожно взяла вилку, наколола кусочек золотистой картофелины и откусила. Глаза ее расширились от удивления. — О… Действительно… очень вкусно! — И, забыв о светских манерах, она с непривычным азартом принялась поглощать простое кушанье. — А это что такое? — спросила она, уже вгрызаясь в упругий кусок лепёшки.
— Лаваш или лепёшка, Коста. Местный хлеб. — Костя наблюдал за ней с теплой улыбкой. — Нравится?
— М-м-м! — промычала она в ответ, рот был занят. Затем, совершенно неожиданно для себя, Констанция схватила пальчиками хрустящую капусту и ловко отправила ее в рот. И вдруг… рассмеялась. Звонко, по-девичьи.
— Ты чего, Коста? — удивился Костя.
— Помнишь, Костя, — сквозь смех выговорила она, — как нас бонна Матильда отчитывала? «Дети! Вилка и нож! Это не фермерская харчевня! Руки прочь со стола!» — Она передразнила строгий голос гувернантки.