Ротмистр пылал от досады, а урядник стоял, словно громом пораженный, никак не мог прийти в себя.
— Туда… ваше сиятельство, — наконец выдохнул урядник, резко кивнув в сторону запыленной кареты. Она была старой, выцветшего темного цвета, с потертым лаком.
— Прошу вас, ваше сиятельство! — Поспешно бросился урядник к карете, распахнул скрипучую дверцу. Мы с ротмистром устроились на жестких, продавленных сиденьях. Обиженный жандармский офицер отвернулся к окну, всем видом демонстрируя ледяное равнодушие и полное отсутствие интереса ко мне.
— Надо было ехать на моей карете, — с тяжелым вздохом заметил я, ощущая каждую кочку под колесами. — В вашем тарантасе все кишки выплюнешь, пока до Тифлиса доберешься. Да и охрана… — я многозначительно оглядел нас двоих в салоне, — просто за гранью возможного. Вынужден буду доложить куда следует. Прошу без обид, штаб-ротмистр. Служба прежде всего. Кстати, вы так и не представились?
Совершенно выбитый из колеи жандарм молчал, минуту напряженно обдумывая сложившуюся унизительную обстановку. Казалось, слова давались ему с огромным усилием:
— Штаб-ротмистр… отдельного жандармского корпуса… Лохов… Илья Васильевич.
Я ощутил, как смех подкатывает к горлу комком. Едва сдержав приступ, я судорожно сжал губы, но лицо все равно исказила невольная гримаса — смесь дикого веселья и попытки сохранить серьезность. Из глаз брызнули слезы.
— Вы что, граф? Вам дурно⁈ — испуганно воскликнул Лохов, заметив мою реакцию. Его собственная обида мгновенно сменилась тревогой.
— Не… не обращайте внимания, Илья Васильевич, — с трудом выдавил я, отворачиваясь и делая вид, что вытираю со лба несуществующий пот. — Проклятые… последствия тяжелой контузии. Иногда так… схватывает. — Мне с огромным трудом удалось выправить черты лица, подавив остатки смеха, но легкая дрожь в уголках губ еще оставалась.
— Может быть, к доктору? — голос Лохова дрожал от неподдельной тревоги. Он явно опасался, что высокопоставленный арестант скончается прямо в его карете.
— Нет смысла, Илья Васильевич, — я с усилием покачал головой, изображая страдальческую гримасу. — Кого только не посещал, светила медицины только руками разводят. Лишь одна настойка хоть как-то облегчает эти проклятые спазмы… — Я тяжело вздохнул, нарочито морщась, будто боль снова накатывала.
— Так примите же ее сейчас! — почти выкрикнул Лохов, его пальцы судорожно сжали край сиденья.
— Она… осталась в гостинице, — развел я руками с видом глубочайшего сожаления. — Совсем из головы вылетело в этой суматохе.
Лохов замер на мгновение. На его лице боролись страх ответственности, досада и остатки служебного рвения. Наконец, он резко высунулся в окошко, крикнул кучеру: — Стой! К гостинице «Астория»! Быстро!
Пока карета, скрипя всеми своими расшатанными суставами, разворачивалась, Лохов повернулся ко мне. Его взгляд стал жестче, профессиональным: — Ваше сиятельство… вы даете слово чести, что не предпримете попытки к бегству или иных… противоправных действий? Просто возьмёте вещи и настойку?
— Слово чести дворянина и офицера, Илья Васильевич, — я приложил руку к сердцу с подчеркнутой торжественностью. — Только самое необходимое и целебное снадобье. Более ничего.
— Граф, — Лохов слегка смутился, но продолжил, понизив голос, — насчёт вашей кареты… Вы действительно можете ею воспользоваться?
— Несомненно, — кивнул я. — Она моя личная собственность, усиленные рессоры, мягкий ход… удобная вещь.
— Видите ли… — Лохов потёр переносицу. — Моя карета… она и до Пятигорска-то добралась чудом. На перевале ось треснула. Ехать обратно на ней — чистой воды безумие. Рисковать вашей драгоценной жизнью я не имею права. — В его голосе звучало искреннее беспокойство, смешанное со стыдом за состояние казенного имущества.
Подъехали к подъезду гостиницы. У парадного как раз суетился Андрей. Увидев меня, выходящим из жандармской развалюхи в сопровождении растерянного ротмистра, он остолбенел. Его лицо отразило целую гамму чувств: шок, недоумение, тревогу.
— Петр Алексеевич⁈ — Андрей шагнул навстречу. — Ты… как освободился? Или… — Его взгляд метнулся к Лохову, полный немого вопроса и настороженности.
— Пока не освободился, Андрей, — ответил я спокойно, но так, чтобы Лохов слышал. — Планы изменились. Я забираю карету. И беру с собой… — я обернулся к ротмистру: — Илья Васильевич, вы не возражаете, если меня будут сопровождать двое моих людей? Мало ли, что в дороге случиться.
— Э., двоих допускаю. — разрешил Лохов.