— Здравствуйте, полковник, — ответил Колосов, но его вид сразу насторожил: лицо было озабоченным, в глазах — тревога.
— Что-то случилось, Николай Леонидович? — осторожно спросил я.
— Вчера арестовали полковника Кудасова, — мрачно сообщил атаман.
Холодок пробежал по спине. — К вам претензий нет?
— Пока нет, Пётр Алексеевич, — он отчетливо выделил слово «пока».
— Будем надеяться, что вас минует сия участь, — искренне пожелал я. — Вам известно, что в город прибыл Хайбула для заключения мирного договора? Вы включены в число подписантов. Думаю, это придаст вашему положению… дополнительный вес.
Колосов заметно оживился, даже расправил плечи. — Действительно! Лишним точно не будет. Простите мою рассеянность, Пётр Алексеевич. А у вас как дела? Признаться, мы были шокированы, узнав об обвинении в государственной измене.
— Я на свободе, — ответил я сухо, — тоже пока. Дело отправлено в Главный военный суд в Петербург. Но это второстепенно. Главное сейчас — мирный договор. Николай Леонидович, вы прекрасно понимаете его значение. Все внимание — на него. После подписания мне придется отбыть в Петербург. Сроки неизвестны. Ставлю вас в известность заранее.
— Будем надеяться на лучшее и обязательно встретимся снова, — сказал Колосов, и в его голосе впервые прозвучала твердость. — Этот мирный договор… серьезная поддержка. Для нас обоих. Мы расстались обнадёжив друг друга.
В холле гостиницы я буквально столкнулся с полковником Лукьяновым и Куликовым.
— Господа! — искренне обрадовался я. — Каким ветром вас занесло в Пятигорск?
— Я, к вам — чтобы проэкзаменовать ротмистра Малышева да собраться в обратный путь, в Петербург, — ответил Лукьянов. — А Жан Иванович, — он подмигнул, — по делам службы. Планирует поработать с местными казнокрадами и мошенниками.
— Ну, а ваша причина пребывания, полковник? — поинтересовался Куликов, внимательно глядя на меня.
— Готовим к подписанию мирный договор с аварским ханом Хайбулой Омаровым.
Эффект был мгновенным. Куликов буквально вскинулся:
— Какой договор⁈ Мирный⁈ — Его глаза загорелись. — Я должен быть немедленно включен в рабочую группу! От нашего ведомства! Лев Юрьевич, — он резко повернулся к Лукьянову, — решаем вопрос сейчас же. Ваших полномочий для этого достаточно!
— Я лично не против, Жан Иванович, — спокойно ответил я, — но первая скрипка здесь — начальник Линии, генерал-лейтенанта Мазуров.
— Все формальности в сторону! — отрезал Куликов, уже начиная движение к выходу. — Идем к генералу. Немедленно.
Лукьянов лишь развел руками, глядя на решимость Куликова:
— Что ж, Жан Иванович, коль надо — значит, идем к генералу.
Они быстрым шагом направились в штаб Кавказской Линии. Я же, узнав об аресте Кудасова, решил не терять времени. Нужно попытаться выбить из него показания. Если он подтвердит подлог документов и хищение из фонда, да еще и укажет заказчиков — это могло бы стать дополнительным фактором к моему оправданию. Решительно направился в жандармское управление.
— Здравия желаю, Максим Сергеевич.
— О-о-о… Ваше сиятельство! — лицо Булавина озарилось неподдельной радостью. — Искренне рад, что слухи о вашем аресте и… государственной измене оказались преувеличенными!
— Почему же преувеличенными? — спокойно поправил я. — Арест был. Обвинение в измене — тоже. Плюс хищение сорока тысяч рублей золотом и серебром.
Булавин остолбенел:
— И вы… говорите об этом так… буднично?
— А как, по-вашему, должен говорить невиновный? — холодно поинтересовался я.
— Просто… — он замялся, — обвинения столь тяжкие… чреваты даже крайней мерой. Страшно подумать.
— Оставим страхи. Полковник Кудасов содержится у вас?
— Да… — дружелюбие в глазах Булавина мгновенно сменилось настороженностью.
— Максим Сергеевич, — я сделал шаг ближе, — по старой дружбе… дайте мне с ним поговорить.
Взгляд подполковника стал колючим.
— При всем уважении, Петр Алексеевич… не могу. Не имею права. — Голос звучал сухо и официально.
Стало ясно: службист победил друга. Булавин отстранился, став вдруг чужим и казенным.
— Что-то еще, ваше сиятельство? — спросил он сухо, подчеркивая титулом дистанцию.
— Эта беседа жизненно необходима, Максим Сергеевич, — попробовал я в последний раз.
— Повторяю: невозможно. — Его глаза теперь смотрели на меня жестким, незнакомым взглядом жандармского чина. Знакомого Булавина больше не было. Передо мной стоял служака в синем мундире с орденом Станислава третьей степени — тем самым, что когда-то я помог ему получить.