Полковник Лукьянов и Куликов стояли плечом к плечу, провожая взглядом карету графа, медленно ползущую по грязи Земляного города, скрываясь в предрассветных сумерках.
— Не изменяет себе наш граф, — тихо произнес Лукьянов, следя, как последний блик фонаря скользнул по лакированному кузову.
— Таких бы, как он, Лев Юрьевич… хотя бы с десяток по губерниям рассадить. Освежить кровь, встряхнуть этот затхлый корпус чиновничий… — Он глубоко вздохнул, словно выдыхая всю гнетущую тяжесть ночи. — А как он вице-губернатора осадил? Ни тени страха. Любо-дорого было видеть и слышать! — На его усталом лице мелькнула горьковатая усмешка. — И главное — не боится ничего! Хотя он знает, что никто не дерзнет тронуть, — Куликов вспомнил именной жетон.
— Вы правы, Жан Иванович, — кивнул Лукьянов, его взгляд тоже был прикован к удаляющемуся экипажу. — Личность… неординарная. Из другого теста, что ли, слеплена. И сила в нем — особая. Такая, что и страшно порой, и… завидовать невольно начинаешь этой вольности. — Он поправил папаху, поворачиваясь к дому, где уже хозяйничала полиция. — Пойдемте, разгребать последствия нашего «веселья». Пока вице-губернатор не нагрянул с новыми претензиями….
— Не стоит вмешиваться, Лев Юрьевич, не наша епархия, вот пускай сами и разбираются. — посоветовал Куликов.
— Что там у Малышева? Поручик, ротмистр не прибыл? — спросил Лукьянов у поручика стоявшего около дома.
— Никак нет, господин полковник. Убыл с группой и подполковником. До сих пор не вернулся.
Глава 15
Петербург. Аничков дворец, резиденция цесаревича Александра.
Александр медленно шел по пустынным коридорам верхнего этажа, наслаждаясь редкой возможностью побыть наедине с мыслями. Он любил эти уединенные прогулки, когда никто не дергал, не докучал. Останавливаясь у высоких окон, он подолгу смотрел на застывший в сумерках город, но сегодня вид не радовал. В голове навязчиво звучал разговор с отцом — тот вновь предостерегал о крайней осторожности в выборе окружения. Особенно выделен отцом графа Иванова-Васильева.
Да, граф… Он и впрямь выбивался из любых рамок. Его поступки были вызывающе резки, речь — беспощадно прямолинейна. Многих это раздражало до исступления. Манера его общения, эта дерзкая откровенность со всеми без разбора, заставляла нервничать даже императора. Нет, формально граф не переступал черту дозволенного, но слова его… они всегда находили уязвимое место, были не просто неприятны, а словно иголки, впиваются в самое живое. И изложено все было так безупречно, что придраться — значило бы выглядеть мелочным или трусом. Оставалось лишь проглотить обиду… или вызвать на дуэль. А граф, как всем ведомо, никогда не отказывал в «удовлетворении», будучи виртуозом в любом виде оружия.
Самое же мучительное было в том, что Александр, вопреки всем советам и отцовским предостережениям, не мог — да и не хотел — побороть свою глубокую симпатию к этому человеку. Чувство благодарности, смешанное с каким-то странным восхищением перед его бесстрашной прямотой, связывало его крепче любых доводов рассудка.
— Правду не любят, потому как она редко бывает приятной. — вздохнул цесаревич.
Александр заметил присутствие адъютанта, стоявшего чуть поодаль с почтительной скромностью. Третий за недолгое время… Предшественник, отслужив честно восемь месяцев, попросил отставки: тяготила его придворная служба, рвался он в полковую семью. Нынешний, поручик Илья Николаевич Якушин, напротив, служил образцово.
Потомок древнего, но разорившегося рода, лишившегося княжеского достоинства и родовых владений. Лишь жалкие остатки былого — крохотное курское поместье да две сотни крепостных — напоминали о прошлом. Однако Якушин сумел пробиться сам: окончил с отличием Главное инженерное училище, отлично показал себя в гвардейских саперах. Рекомендация генерала Дубельта оказалась безупречной. Образованный, владеющий языками, невероятно исполнительный и точен в мелочах. Он прекрасно понимал, что должность адъютанта цесаревича — единственный шанс поднять фамилию из небытия, и служил с самоотверженным рвением. За полгода Александр не нашел ни одного повода к неудовольствию.
— Ваше императорское высочество, осмелюсь напомнить: время ужина. Их императорское высочество соблаговолили ожидать вас, — почтительно доложил Якушин
Александр вздрогнул, возвращаясь из глубины раздумий.
— Да, Илья… Иду, — ответил он, все еще мыслями находясь далеко.
— Ваше высочество, вы чем-то встревожены? — тихо спросила Мария по-немецки.