Что и требовалось доказать. Весть о дерзком отказе англичан и вызове моментально, словно порох по фитилю, пронеслась по всему Петербургу. Город взорвался бурей пересудов, сплетен, возмущенных криков в клубах и азартных пари в трактирах. К вечеру ко мне ворвался, не стучась, взъерошенный Андрей. Лицо его пылало.
— Командир! Что за чертовщина творится⁈ — выпалил он, едва переведя дух. — Ты, что, и дня не можешь прожить без того, чтобы не угодить в самое пекло⁈ Весь город только и трещит о какой-то проклятой дуэли! С англичанами! До смерти! Это правда⁈
— Андрей, дыши глубже, — спокойно остановил я его, указывая на кресло. — И с чего ты так встревожился? Садись.
Я изложил ему суть происшедшего, опустив лишь тонкости дворцовой игры.
— Сам понимаешь, друг, — заключил я, вставая, — меня приперли к стене. Выбора нет. А теперь — хватит слов. Поедем к тебе. Освежим кое-какие дуэльные наработки.
Помня горький урок с поляком и ту роковую скованность, я посвятил долгие часы шпажному искусству. Родились три новые атаки — стремительные, как удар змеи, и три контратакующие связки — жесткие, неотвратимые. Главное: все они безупречно вписывались в каноны честного поединка. Никто не посмеет обвинить меня в подлом или запрещенном приеме. Завтра они станут неприятным сюрпризом для спесивых островитян.
— Признаться, командир, новые атаки — это нечто! — Андрей отставил шпагу, вытирая пот со лба, но глаза его горели азартом. — Но вот эта последняя контратака… — Он присвистнул, ткнув пальцем в воздух, — чистое чудо! Нежданная, как снег в июле. И главное — кто ожидает такого броска из, казалось бы, мертвой позиции? Мощно! — Он вдруг стал серьезен, положив руку на эфес моей шпаги: — Но будь осторожен, командир. Английская школа… она не фонтан изящества, но крепка. Прямолинейна, как таран. И если противник силён в плечах — бьет страшно. — Уголки его губ дрогнули в полуулыбке. — Разговор у нас будет, когда победишь. Обещаю.
— А если меня убьют? — спросил я спокойно, проверяя баланс клинка.
Андрей резко обернулся, лицо его исказила гримаса ярости и обиды:
— Тогда даже не смей являться ко мне потом! — просвистел он сквозь зубы. — Ни в этом свете, ни в каком другом! Проиграть этим… — Он сжал кулаки, вспоминая. — Помнишь, как этот вылощенный щенок после пятого шлепка соплями захлебнулся и в обморок грохнулся? Гнида наглая! — В глазах Андрея вспыхнул боевой огонь. — Командир, дай мне сойтись со вторым! Я ему такую баню устрою…
Я резко поднял руку, пресекая порыв:
— Никаких «может», есáул. — Голос прозвучал, как удар хлыста. — Кто батальоном командовать будет, если мы оба угодим на перевязку… или того хуже? Молчи.
— Молчу, Пётр, — тяжело вздохнул Андрей.
Я ждал тяжелого разговора с Катериной той ночью, готовился к слезам, к упрекам… Но моя жена преподнесла сюрприз. Она не сказала ни слова лишнего. Лишь нежно обняла, и ее теплые пальцы, медленно гладя мои виски, говорили больше любых слов. Это был тихий ритуал успокоения, забота, чтобы я выспался перед страшным днем. И под этот ласковый шепот тишины я погрузился в сон.
Утро встретило меня неожиданным грохотом в прихожей. Едва я успел натянуть одежду, как в кабинет ворвались, сбиваясь в дверях, Михаил, Савва и Эркен. На их лицах — смесь тревоги и решимости.
— Командир! Что случилось? Помощь нужна? — выпалил Михаил, едва переводя дух.
— Вы откуда? — искренне изумился я.
— Через десять дней обещал, командир, вот и приехал, через двенадцать! Как приехали в усадьбу, а тут такие слухи про тебя, командир! — пояснил Савва снимая ушанку.
— Бабушка и Лейла в безопасности у дяди в поместье. А мы — к тебе, Пётр Алексеевич! Весь Петербург о дуэли гудит! — дополнил Миша.
Эркен молча кивнул, его калмыцкие глаза сузились, изучая моё лицо.
— Командир, — Савва шагнул вперед, голос стал конспиративно тихим, но глаза горели, — может, ночью сходим к этим наглам? Тихонечко, без шума… Оприходуем. И делу конец. — Он сделал выразительный жест рукой, будто перерезая горло.
— А чего, командир? — подхватил Павел, только что вошедший в кабинет, его лицо расплылось в хитрой ухмылке. — Дельная мысль у Саввы!
Я покачал головой, не в силах сдержать улыбку, несмотря на всю серьезность:
— Ещё чего! Опозорить меня на всю Россию матушку из-за паршивых наглов? Нет уж, братцы, лучше я сам, с Божьей помощью. — Я перевел взгляд на Михаила: — Миша, как бабушка-то твоя весть о женитьбе приняла? Небось гром грянул?