— Командир, Лукьянов и Куликов просят принять, — сообщил Паша.
— Кликни Аду.
— Здравствуйте господа!
Мы устроились в малой гостинной.
— Пётр Алексеевич, — начал Лукьянов без предисловий, его лицо было серьезно. — Ваше дело прекращено. Полностью и окончательно. Но… — он сделал едва заметную паузу, — поступили новые сведения. Неприятные. И пока непонятные. Если излагать кратко: Анукин повесился. Оставил покаянное письмо, в котором признает исключительно свою вину во всех хищениях. Выходит, что прямых доказательств вины самого обер-интенданта Смолина… нет. — Лукьянов посмотрел на меня, словно ожидая реакции. — Возникает вопрос: Кудасов, похоже, не зря опасался за свою жизнь. Может, стоит его перевести под нашу охрану? В тюрьму, для его же безопасности?
Я задумался, откинувшись в кресле. Не то чтобы это было полной неожиданностью. Слишком чисто, слишком… удобно. Самоубийство с покаянием, снимающее ответственность с начальника. Теперь картина прояснилась: за всей этой паутиной стоял кто-то другой. Умный, расчетливый, беспощадный. И этот кто-то — явно не Смолин. Холодок пробежал по спине.
— Хотелось бы услышать ваше мнение на этот счет, Пётр Алексеевич? — тихо спросил Куликов, внимательно наблюдавший за мной. Его проницательный взгляд не упускал ни одной моей эмоции. Он ждал не просто ответа, а анализа.
— По поводу Кудасова мера вполне разумная. Хотя я не думаю, что он знает о неизвестном. Судя по его действиям человек он очень осторожный. Однозначно работающий в системе и обладающий возможностью знать о многом, что происходить в тыловом ведомстве всего корпуса. А из этого следует, что он служит, и не в маленьком чине.
— Вполне логично, но нужно вникать и разбираться на месте. — проговорил задумчиво Куликов.
— Можно попробовать ещё раз допросить Кудасова, в свете вновь открывшихся обстоятельств. — предложил я. — Помещаем его к вам, Лев Юрьевич, и беседуем, поясняя, что всё делается ради его безопасности. И, пожалуйста, создайте ему условия помягче. Он должен верить нам.
— Решено, действуем. Всё равно других вариантов нет.
Полковник и Куликов попрощались со мной и обещали известить меня. Полковник так же предупредил меня, что в четверг намечается смотрины отряда ротмистра Малышева, в присутствии Бенкендорфа, Дубельта, цесаревича и великого князя Павла.
— А с чего такая представительная делегация? — спросил я.
— У вас, Пётр Алексеевич, будет возможность задать этот вопрос их высочествам, лично. — Ответил Лукьянов ехидно улыбаясь.
Глава 24
Вместе с Жаном Ивановичем мы прибыли в Петропавловскую крепость. Пока нас вели по мрачным коридорам, я заметил подавленность Куликова.
— Место не из приятных, — передёрнул он плечами.
В допросной нас ждал Кудасов. Изрядно похудевший, постаревший, он встретил нас с робкой надеждой во взгляде.
— Здравствуйте, господин Кудасов, — обратился я к нему, стараясь звучать доброжелательно. — Надеюсь, перевод в крепость не слишком вас устрашил? Условия содержания приемлемы?
— Вполне, ваше сиятельство. Весьма неожиданно для меня, — горько усмехнулся Кудасов.
— Перевод связан с опасением за вашу жизнь. Дело в том, что Анукин наложил на себя руки, — сообщил я, внимательно следя за реакцией Кудасова, как и Куликов. — Он оставил покаянное письмо, в котором признаётся во всех преступлениях.
Кудасов побледнел, в глазах мелькнул животный страх.
— Я знал… это страшный человек, — еле выдохнул он.
— Кто он, Кудасов? Скажите нам, мы постараемся вас защитить, — попытался я зацепиться за его испуг.
Он замер, тупо уставившись в стол.
— Кудасов⁈ Очнитесь! — резко окликнул я, пытаясь вернуть его к реальности.
— Я… я. не знаю, кто он, клянусь богом, не знаю, — жалобно прошептал он.
— Хотя… — он вдруг встрепенулся. — Постойте! Однажды, лишь однажды, в Тифлисе, по служебным делам… Мы с Анукиным ужинали в ресторане. Он был изрядно под хмельком и вдруг сказал: «Светлая голова, недаром генштабист! Выпьем за его здоровье!» Больше я ничего подобного от него не слышал.
Мы с Куликовым переглянулись.
— Ваше сиятельство… — голос Кудасова дрожал. — Скажите прямо, без утайки, что мне грозит? Умоляю вас… Нет сил томиться в неизвестности. — Он смотрел на меня глазами затравленного зверя.
— Окончательное решение мне неведомо. Жан Иванович, ваше мнение?
Куликов задумался на мгновение.