— Я полагаю, что ваше сотрудничество со следствием непременно зачтется в вашу пользу. Скорее всего, вас ожидает лишение дворянского звания, конфискация имущества и ссылка на поселение в отдаленные губернии, — произнес он размеренно. — Согласитесь, это предпочтительнее каторги или… худшего исхода. Во всяком случае, мы приложим усилия, чтобы ходатайствовать именно о таком смягчении.
— Да, да, конечно! Благодарю вас! — Кудасов закивал, но тут же сжал кулаки. — А семья?.. Что будет с детьми?
— Нечто для проживания, вероятно, оставят. Но лишение дворянства и перевод в мещанское сословие — неизбежны. Остальное… — Я развел руками. — Решит суд.
— Да, понимаю… — Кудасов опустил голову, голос его был безжизненным. — Благодарю вас, господа, за содействие.
Конвойный тронул его за локоть и увел. Мы молча смотрели, как его тень растворилась в полумраке коридора.
— Хоть что-то… — тяжело вздохнул я, ощущая горечь полуправды и неопределенности.
— Не скажите, Пётр Алексеевич! — Куликов оживился, его глаза загорелись азартом следопыта. — Это уже позволяет очертить круг подозреваемых! Выпускник Академии Генерального штаба! Это — раз. Вероятнее всего, в чине не ниже капитана! И служит в Кавказском корпусе. — Он чеканил каждый пункт. — Но вот загвоздка: работать придется в армейской среде. А вы же знаете их отношение к нам, жандармам, — Куликов поморщился, как от кислого лимона. — Как к назойливым мухам, сующим нос не в свое дело.
— Согласен с вами, Жан Иванович, — кивнул я, мысленно уже перебирая возможных посредников. — Без поддержки армейских служб не обойтись. Идти придется на самый верх. Говорить либо с Дубельтом, либо напрямую к графу Бенкендорфу. Лишь их весомое слово способно сломить эту стену непонимания. — Я сделал паузу, собираясь с мыслями. — Мне нужны полные сведения о потерянных обозах за последние пять лет. Всех без исключения. Они у вас есть, Жан Иванович?
— Безусловно, Пётр Алексеевич, — живо откликнулся Куликов. — Максимально подробные сводки по снабжению Кавказского корпуса, включая все инциденты. Можем проехать ко мне сейчас. Учитывая ваш статус, я предоставлю их незамедлительно.
В кабинете Куликова я провел три часа, погрузившись в изучение материалов. Внушительная стопка папок постепенно убывала. Я быстро, но внимательно просматривал донесения, сверял даты, маршруты, перечни утраченного груза. По мере чтения мои первоначальные догадки обретали твердую почву. Закрыв последнюю папку, я уверенно взял перо и бумагу.
— Жан Иванович, — сказал я, отрываясь от набросков, — я свел воедино все данные по потерянным обозам. Прошу вас: проверьте и дополните то, что я мог упустить. Завтра с утра — к Дубельту. Я доложу ему обо всем, что выяснилось. Дело, — я подчеркнул слово, — закручивается серьёзное. — Будучи полностью погружен в свои выводы, я не сразу заметил, как Куликов буквально сгорал от нетерпения и любопытства.
— Пётр Алексеевич… — осторожно начал он, когда я наконец поднял голову. — Не сочтите за дерзость, но… не могли бы вы хоть чуть-чуть приоткрыть завесу? Что вы узрели во всем этом хаосе цифр и донесений? Знаете ли, работать над конкретной задачей куда сподручнее, чем барахтаться в неизвестности. Если, конечно, это возможно?
— Ах, да, простите, задумался, — отозвался я, откладывая перо. — Жан Иванович, даже беглого взгляда достаточно, чтобы увидеть тревожную тенденцию: количество разграбленных и уничтоженных обозов резко возросло за последние четыре года. Обратите внимание — каких обозов? С оружием, боеприпасами, продовольствием. Добавьте сюда три ограбления почты — деньги и служебные документы! Нападения были стремительными, точными, словно наносились по расписанию. Горцы знали где, что и когда с невероятной точностью. О чем это говорит, Жан Иванович?
Куликов замер, глядя на меня. По его лицу медленно расползалось понимание, сменяя первоначальное недоумение.
— Им кто-то передавал сведения! — выдохнул он, словно осененный откровением. — Я… я рассматривал эти потери лишь как удобную ширму для списания хищений, как возможность припрятать казенное добро под шумок войны… Но с такой стороны… Как вы до этого додумались, Пётр Алексеевич?
— Генштабист, Жан Иванович! — ответил я, и в голосе моем звучало не восхищение, а холодное осознание дерзости замысла. — Тот самый. Он мастерски убивал двух зайцев: снабжал горцев разведывательными сведениями для нападений и давал тыловикам идеальную возможность для сокрытия собственных хищений. Гениально просто в своей циничной изощренности. Дубельт принял нас незамедлительно.