Многозарядные пистолеты и короткоствольные многозарядные ружья очень заинтересовали комиссию. Братья настояли на личном испытании пистолетов и ружей. Бенкендорф и Дубельт стали расспрашивать по поводу бронежилетов.
— Скажите, ротмистр, вы пробовали, насколько бронежилет защищает… на себе? — спросил Бенкендорф.
— Да, ваше превосходительство, лично пробовал, но с дополнительной защитой в виде ещё одного слоя войлока. Пробития нет, правда, сила удара ружейной пули чувствуется сильно.
Цесаревич с Павлом увлеклись стрельбой, громко споря о чём-то — от грохота выстрелов они порядком оглохли.
— Пётр Алексеевич, а бронежилеты в вашем батальоне применяете? — поинтересовался Дубельт.
— Нет, ваше превосходительство, — ответил я. — Бронежилеты созданы специально для штурмовиков отряда. Для пластуна слишком громоздки; даже облегчённый вариант неудобен. А штурмовику — в самый раз, особенно тому, кто первым идёт в колонне. Пистолеты — на пять зарядов. Первый вариант был тяжелее и мощнее нынешнего. Но и у второго убойная сила достаточная: на тридцать шагов валит гарантированно, если попасть.
Не удержавшись, Бенкендорф и Дубельт присоединились к оживлённой беседе цесаревича и Павла.
— Наш шеф и Дубельт под сильным впечатлением, — тихо сказал подошедший ко мне Лукьянов. — Так что опыт удался. Благодарю вас, Пётр Алексеевич, за помощь. Без вас у нас такого отряда не было бы. В Москве все были поражены его действиями и эффективностью.
Тем временем Андрей с интересом знакомился с бытом подразделения. Все новинки мы с ним уже обсудили на базе, прикидывая, как их можно применить нашими пластунами. Увы, снаряжение вышло слишком узкоспециальным.
Сопровождение Бенкендорфа и Александра, несмотря на их стремление к минимализму, было приличным — набралось больше десятка человек. Мои ухорезы и пятеро бойцов Малышева тихо растворились из виду гостей, готовясь к «театральному представлению». Ещё на базе, в Пластуновке, Малышев расспрашивал меня о правилах и способах охраны важных персон. Я, никогда не служивший в подобной службе, описал ему всё по своим представлениям и смутным воспоминаниям. Мы перепробовали несколько вариантов и схем ближней охраны первого лица. Лукьянов и Малышев буквально упросили меня разыграть сцену нападения на цесаревича и его защиты. Атаковать должны были мои ухорезы и трое бойцов Малышева. Четверо других незаметно, ненавязчиво вели охрану Александра, мелькая среди адъютантов, помощников и казаков охранной сотни. Нападение было назначено на конец смотра.
Толпа комиссии направилась к каретам. Когда процессия поравнялась со строениями, неожиданно раздался дикий вопль: «Ложись!» — и несколько выстрелов хлестнули в воздух. Из-за угла вылетели нападающие. Естественно, все растерялись. Кто-то в ужасе упал на землю. Группа охраны и сам Малышев мигом сомкнулись вокруг Александра, буквально пригнув его к земле. Два казака, выхватив шашки, бросились навстречу атакующим, но мои бойцы быстро и четко «нейтрализовали» их. Бойцы охраны открыли частый — и, разумеется, меткий — огонь. Через мгновение все нападающие были «убиты», застыв в неестественных позах. Бенкендорф и Дубельт, до этого стоявшие как вкопанные и лишь хлопавшие глазами от неожиданности, засуетились.
— Спокойно, господа, спокойно! — поспешил я успокоить их. — Это всего лишь демонстрация возможного нападения на первое лицо!
Ещё не до конца осознав произошедшее, все разом заголосили. Кто-то громко возмущался бестолковостью и опасностью устроенного спектакля. Александр и Павел, смертельно бледные, стояли в плотном кольце охраны и Малышева. Мой взгляд скользнул по лицу Бенкендорфа — и ледяное понимание вонзилось в сердце: мы с Лукьяновым вляпались в историю по самую макушку. Я никогда не видел шефа жандармов в такой ярости. Хладнокровный и сдержанный человек, он теперь орал, не кричал — именно орал, теряя самообладание:
— Вы что, с ума посходили⁈ — его голос сорвался на визгливую ноту. — О чём вы думали, устраивая подобное безобразие⁈ Я вас спрашиваю⁈ Неужели вы не могли представить, чем могла закончиться эта безумная авантюра⁈
— Ваше высокопревосходительство, мы хотели лишь… — начал было оправдываться Лукьянов.