Выбрать главу

Вывод принес горькое облегчение: нет, это не любовь. Лишь огненная страсть. И если поддаться ей — она испепелит дотла, превратив в безвольную куклу в руках графа. Страх стать марионеткой — вот что окончательно отрезвило Констанцию, развеяв дурман той единственной ночи.

— Костя! — Имя брата прозвучало в сознании, как удар колокола. Оно мгновенно развеяло мрак метаний и тот морок, что опутал ее душу. Как она посмела забыть о брате — ради которого и приехала в эту богом забытую дыру! Срочно нужна встреча с графом Ивановым-Васильевым. Теперь мысль о нем была холодной и выверенной как клинок.

На губах Констанции заиграла победная улыбка. Она зазвенела колокольчиком, призывая служанку. Пора действовать.

Карета княгини подкатила к гостинице. И тут Констанция увидела князя Андрея — он стоял у входа, мрачно наблюдая, как казаки увязывают поклажу на коней. Их взгляды скрестились, и княгиня отчетливо уловила мелькнувшую в его глазах досаду. Князь попытался отделаться дежурным, едва заметным поклоном, но Констанция была непреклонна.

— Князь Андрей! Подойдите! — властным тоном скомандовала она, выходя из кареты.

Он, скрепя сердце, вынужден был подойти и подать ей руку.

— Здравствуйте, княгиня, — произнес он, и вся его осанка, каждый мускул лица кричали о полном отсутствии желания вести эту беседу.

— Князь, мне необходимо срочно переговорить с графом Ивановым-Васильевым. По делу первостепенной важности. Передайте ему, что я требую встречи, — Констанция намеренно сделала ударение на последнем слове.

— К глубочайшему сожалению, не могу исполнить вашу просьбу, — отрезал Андрей, избегая ее взгляда.

— То есть как — не можете? Граф опасается встречи со мной? — в ее голосе зазвучала язвительная ирония.

— Княгиня, что вам неясно в моих словах? — ответил он с едва сдерживаемым раздражением.

— Неясно всё, князь. Извольте выполнить мою просьбу, — ледяные нотки зазвенели в ее тоне.

— Княгиня, граф арестован! — выпалил Андрей, и его взгляд, наконец, впился в нее, выплескивая всё накопившееся за эти дни раздражение и тревогу. — Надеюсь, теперь понятно?

Он резко развернулся, собираясь уйти.

— Как арестован⁈ — Констанция остолбенела. — За что⁈

— Если бы я знал, княгиня… — тихо, но с такой горечью и безысходной тревогой в голосе проговорил он, что княгиня инстинктивно отступила на шаг.

Она поняла: любые дальнейшие вопросы вызовут лишь вспышку гнева и будут восприняты как пустой женский лепет. Констанция стиснула зубы, промолчав.

— Надеюсь, вскоре все прояснится, и графа отпустят с извинениями, — произнесла она скорее для приличия.

— Ну, дай-то Бог, — глухо вздохнул князь, уже отворачиваясь.

— Князь Андрей, вы возвращаетесь в свое расположение?

— Да.

— Не сочтите за труд. Я поеду с вами, — ее тон не оставлял места для возражений.

Князь обернулся, искренне пораженный:

— То есть как с нами? У нас, княгиня, нет достопримечательностей, коими можно любоваться.

— Я еду не для любования красотами, — холодно парировала Констанция. — Мне необходимо повидать брата. Графа Константина Муравина.

Удивление на лице князя Андрея сменилось внезапным пониманием. Его взгляд стал пристальным, оценивающим:

— Вы… Констанция Борисовна? Урожденная графиня Муравина? Ваш отец — князь Юсупов, Борис Николаевич?

— Вы совершенно правы, князь, — кивнула она. — Добавлю лишь, что мы с Костей — двойня. И мне крайне необходимо его видеть. Уверяю вас, сборы займут не более двух часов. Одна карета, служанка и кучер. Я не задержусь надолго и постараюсь не обременить вас своим присутствием.

Князь Андрей задумался на мгновение, затем коротко кивнул:

— Хорошо. Через два часа будьте здесь, у гостиницы. Я буду ждать. Постарайтесь не опаздывать. Ровно в три пополудни я трогаюсь. — Его тон был сух и деловит. Сказав это, он резко повернулся и зашагал прочь, не дав ей времени на ответ.

* * *

Мы с полковником Лукьяновым молча прошли по мрачным, пропахшим сыростью коридорам городской тюрьмы и вырвались за ворота. Яростный солнечный свет ударил в глаза — словно сигнал к долгожданным переменам. Я запрокинул голову и глубоко, всей грудью, вдохнул воздух свободы, горьковатый от уличной пыли, но бесконечно сладкий.

— Ах, это сладкое слово — СВОБОДА! — воскликнул я с неподдельным пафосом, раскинув руки.

Полковник Лукьянов, наконец убрав от носа пропитанный духами платок, тоже с удовольствием вздохнул полной грудью. К тротуару плавно подкатила моя карета.