— Петя! — услышал я голос Кати, словно сквозь толщу воды.
— Прости, Катенька, задумался, — опомнился я. — Дела вспомнил.
— Что-то случилось? — настороженно спросил граф, уловив перемену в моем тоне.
— Да, Дмитрий Борисович. Государь вновь удостоил меня поручением, и весьма серьезным. Придется задержаться в Петербурге до середины лета. Андрею надлежит без промедления отбыть и принять временное командование батальоном.
— Князь, полагаю, справится. Дело того требует? — уточнил граф, пристально глядя на меня.
— Без сомнения, Дмитрий Борисович, — твердо ответил я, чувствуя тяжесть нового груза на плечах. — Без сомнения.
Уже в кабинете, я подробно изложил графу прошедшие события и свои опасения.
— Пётр, твоё стремление вернуться на Кавказ мне понятно, — начал он. — Вынужден согласиться с тобой: активность Порты нарастает день ото дня. Англия и Франция усердно подталкивают султана к открытому конфликту с нами. Провокации на Кавказе неизбежны, я в этом убеждён. — Он повернулся ко мне, взгляд стал жестче. — Этот мирный договор с Хайбулой… крайне опасный прецедент. Он может подтолкнуть и других горских предводителей к подобным соглашениям с врагом, породить цепную реакцию. А присутствие стольких английских и французских советников в делах Абдулах-амина… Лишнее тому подтверждение. — Граф встал и подошёл к окну. — Все попытки нашего посла в Стамбуле хоть как-то умерить пыл противников, разрядить обстановку, наталкиваются на глухую стену. Партия войны там теперь у кормила, и они не скрывают своих намерений. В ответ на мои доклады граф Нессельроде либо отзывается туманными, ни к чему не обязывающими рассуждениями, либо разражается воинственными тирадами. Для нас же открытый конфликт с Портой — чистейшее безумие, чреватое тяжкими последствиями.
— Быть может, имеет смысл доложить напрямую Его Императорскому Величеству? — осторожно предложил я.
— Одно лишь моё появление в коллегии вызывает у Карла Васильевича приступ раздражения, — горько усмехнулся граф. — А уж обращение к Государю через его голову он воспримет не иначе, как личное оскорбление, попытку умалить его значение. По его словам, вся Иностранная коллегия попросту меня ненавидит. — Он тяжело вздохнул, глядя куда-то в пространство. — И, вероятно, это чистая правда.
— А может, Дмитрий Борисович, — позволил я себе настойчивость, — вам стоит плюнуть на всё это и подать в отставку? Сберечь нервы и честь.
— Вот ещё выдумал! — резко фыркнул граф, и в его глазах мелькнул знакомый огонек. — Устроить им такой триумф? Праздник? Нет уж, батенька. Пока дышу — не уступлю им поля без боя. Пусть знают: я не из тех, кто отступает с вежливым поклоном.
— Полно вам, Дмитрий Борисович! — поспешил я умерить его воинственный пыл. — Вы же сами не раз напоминали мне, что государственные дела требуют холодной головы. Видимо, мое дурное влияние… Как говаривал император.
— Неужели так и сказал? — Граф рассмеялся.
— Было дело, — вздохнул я.
— Не кори себя, Пётр. Влияние твое — благо. Возьми хотя бы нас с Катериной. С тех пор как ты вошел в нашу жизнь, она заиграла новыми красками, отбросив прочь серость будней. И это коснулось не только нас. Говорю без лести, сущая правда. Да и государь, без сомнения, ценит тебя весьма высоко. Однако… — Граф слегка помрачнел. — Благосклонность сильных мира сего — клинок о двух лезвиях. Прошу, Пётр, не забывай об этом.
Глава 29
Кабинет помощника Главного прокурора, действительного статского советника Барышева У. С.
Тишину кабинета, нарушаемую лишь шорохом бумаг на массивном столе, прервал почтительный стук. Дверь приоткрылась.
— Ваше превосходительство, генерал-интендант Лукомский просит позволения войти, — доложил секретарь.
— Проси, — раздался сухой голос из-за стола.
В кабинет буквально ворвался Лукомский, не дожидаясь приглашения пройти дальше.
— Ульян Самсонович, как это понимать⁈ — возмущённо воскликнул он, не здороваясь. — Смолина из-под домашнего ареста — прямиком в Петропавловку! — И, не дожидаясь ответа, грузно опустился на стул напротив прокурора.
Лицо Барышева мгновенно залилось густой краской.
— Это я должен вас спросить, Григорий Михайлович! — громко парировал он, но тут же резко понизил голос до опасного шёпота, окинув взглядом стены. — Вы мне божились, что в деле — лишь происки завистников! А в действительности⁈ Дело полковника графа Иванова-Васильева у меня изъяли жандармы! За делом Смолиным — их неусыпный догляд! Мне недвусмысленно дали понять: наказание должно быть максимально суровым, вплоть до каторги! Я не ожидал от вас такого подвоха! Вы понимаете, в какое гибельное положение меня поставили? Последствия для меня могут быть самыми пагубными! Вы понимаете это⁈ — Барышев, почти нависнув над столом, шипел, брызгая слюной. Лукомский растерянно откинулся на спинку стула.