Я сидел, сохраняя вид глубокомысленной серьезности, наблюдая, как мои слова медленно доходят до сознания собравшихся. Первым не выдержал цесаревич. Он сначала лишь задрожал, пытаясь подавить смех, губы его искривились, но через мгновение громкий, искренний хохот вырвался наружу; он даже отмахнулся рукой, словно отгоняя комара. Дубельт фыркнул, прикрыв рот кулаком, Лукьянов сдержанно хихикнул. Лишь Бенкендорф оставался непоколебим. Он слегка поморщился, будто почувствовал неприятный запах.
— Граф Иванов-Васильев, — произнес он с ледяной вежливостью, — ваши шутки… они, как всегда, неуместно остроумны.
— От чего же, Александр Христофорович? — возразил цесаревич, всё ещё не сдерживая усмешки. — По-моему, ничего крамольного. Лишь ясное руководство к действию для верноподданных.
— Это не шутка, Ваше Императорское Высочество, — ответил я с подчеркнутой серьезностью. — Если Государь Император усомнился в пользе сего начинания, то, с вашего позволения, осмелюсь откланяться и отбыть к месту службы. Как метко заметил Александр Христофорович, время попусту тратить не следует.
— Погодите, Пётр Алексеевич, — вмешался цесаревич, его улыбка сменилась деловитостью. — Александр Христофорович, я и Леонтий Васильевич полагаем создание отряда ближней охраны для первых лиц Империи настоятельной необходимостью. Особенно в моменты их передвижений. Охраны не просто присутствующей, а высокопрофессиональной и действенной. — Он посмотрел на Бенкендорфа, затем на меня. — Ваши наработки, граф, изучены. И действия вашего отряда ССО — лучшее доказательство верности ваших идей.
Я нахмурился:
— Его Императорское Величество изначально благосклонно отнесся к планам. Позвольте спросить, кто же посеял семена сомнения в монаршей душе?
— Князь Остерман, — четко произнес цесаревич Александр. — Начальник жандармского отделения дворцовой охраны.
В кабинете повисла напряженная тишина. Бенкендорф медленно повернулся к наследнику, его взгляд стал ледяным:
— Сие… утверждение, Ваше Императорское Высочество, соответствует действительности? — Голос шефа жандармов звучал тихо, но каждый слог отдавался тяжестью.
— Совершенно точно, — подтвердил цесаревич, спокойно выдерживая взгляд. — Разговор сей происходил в моем присутствии.
Бенкендорф перевел холодные, как сталь, глаза на Дубельта:
— Леонтий Васильевич… вам не, кажется, что князь Остерман не в меру обрел свободу в изложении своих суждений пред Его Императорским Величеством?
Ответом был лишь красноречивый, сдержанный кивок Дубельта. Его рука уже тянулась к кожаной тетради; перо скрипнуло, оставляя на странице лаконичную, но многозначительную пометку.
— Пётр Алексеевич, — обратился ко мне цесаревич, внезапно став серьезным, — я хочу попросить вас устроить для Государя… представление. Подобное тому, что вы столь впечатляюще продемонстрировали нам в прошлый раз.
Я чуть не поперхнулся воздухом. В кабинете воцарилось ошеломленное молчание. Дубельт и Бенкендорф уставились на наследника престола с таким выражением, будто он внезапно заговорил на китайском. Лукьянов просто выпучил глаза, явно отказываясь верить собственным ушам.
— Успокойтесь, господа, — поспешил добавить Александр, видя реакцию, — я не прошу шумного балагана с фейерверками. Всё должно быть тихо, пристойно… но наглядно.
— Ваше Императорское Высочество! — возмущенно воскликнул Бенкендорф, поднимаясь с кресла. — Я категорически отказываюсь участвовать в подобной… авантюре!
— Александр Христофорович, всю ответственность за происходящее я беру на себя, — твердо произнёс цесаревич. — Я верю в графа и его умение… убедительно доказать свою точку зрения. Разумеется, — подчеркнул он, — без эксцессов и особенно без жертв. Заодно это будет отличной проверкой бдительности и действенности нынешней дворцовой охраны.
— Может быть, всё-таки… предупредить Его Величество? — осторожно встрял Дубельт, ища компромисс.
— Знают трое — знает и свинья, — невольно вырвалось у меня, пока я обдумывал масштаб безумия.
Фраза, произнесенная скорее для себя, повисла в гробовой тишине. Все услышали.
— Граф… — Бенкендорф медленно повернулся ко мне, его голос был подобен скрежету льда. — Как следует понимать это выражение?
— Тысячу извинений, Ваше Высокопревосходительство, — я смущенно отвел взгляд, — это… армейское просторечие. Привычка, знаете ли. У моих бойцов в ходу.