В управлении я попросил доложить о моём приходе начальнику. Дежурный, ненадолго удалившись, быстро вернулся. — Прошу, господин полковник, начальник ждёт вас.
В кабинете меня встретил жандармский полковник в голубом мундире, на котором красовались ордена: Владимир четвёртой степени, Анна третьей степени и Станислав третьей степени с мечами. При моём появлении он вышел из-за стола.
— Здравия желаю! Командир отдельного пластунского батальона, полковник граф Иванов-Васильев, — отрекомендовался я по уставу.
— Здравствуйте, Пётр Алексеевич. Полковник Барович, Юрий Германович, начальник управления. Не удивляйтесь, я с вами давно знаком заочно — не по любопытству, а по служебной необходимости. Так вышло. Рад личной встрече.
Барович, лет сорока пяти, с мягкими, почти профессорскими манерами, смотрел на меня умными, проницательными глазами.
— Чем вызван ваш визит в Тифлис? — По предписанию командующего корпусом явиться к нему немедленно. Причины мне неизвестны. — Так… — Барович на мгновение задумался. — Вероятно, это связано с приездом цесаревича Александра. — Цесаревич на Кавказе? — искренне удивился я. — Вы, вижу, не в курсе: в середине сентября ожидается прибытие его императорского высочества. Мы получили массу указаний по обеспечению его безопасности, а тут такие неприятные события… Князь Воронцов пребывает в сквернейшем расположении духа. Должны прибыть генерал Мазуров и ваш атаман. Подполковник Булавин уже здесь. И что важнее, есть новости по делу генштабиста.
— Насколько они серьёзны, Юрий Германович? — Я не мог скрыть интереса. — Об этом доложит полковник Желтов. Он плотно занят этим вопросом и кое-что выяснил. Просил о встрече завтра. Так что все заинтересованные лица соберутся здесь, и вы всё узнаете, — предложил жандармский полковник.
— Отлично. Завтра с утра на приём к князю, а затем сразу к вам. И ещё, прошу отправить мой пакет вашей почтой. Заметил, как Барович незаметно посмотрел, кто получатель, когда принимал пакет.
Процедура повторилась. Барович при мне опечатал пакет сургучом, сделал пометку «Весьма срочно» и передал дежурному.
Уже под вечер, спускаясь в ресторан гостиницы, я встретил подполковника Булавина. — Добрый вечер, Пётр Алексеевич! — Здравствуйте, Максим Сергеевич! Не присоединитесь? — пригласил я его к своему столику.
Булавин, сделав заказ, сразу перешёл к делу: — Вы, конечно, в курсе последних событий? — В общих чертах — да. А вы можете добавить какие-то детали? — Что именно вас интересует?
В этот момент подошёл официант, и разговор прервался. — Давайте сначала поужинаем, Максим Сергеевич, — предложил я, — а потом поднимемся ко мне, выпьем чаю. — С удовольствием! — Булавин с видимым аппетитом принялся за еду.
Тем временем Тифлис окончательно погрузился в вечерние сумерки. Центральные улицы, освещённые фонарями, были полны гуляющей публики; из открытых дверей кофеен и ресторанов доносился оживлённый гул. Эта картина мирной, спокойной жизни действовала умиротворяюще.
Поднявшись в номер, мы удобно устроились в креслах с чашками ароматного чая. — Ваш вызов, Пётр Алексеевич, не случаен, — начал Булавин. — Полагаю, князь Воронцов намерен просить вас усилить охрану цесаревича. Тот прибывает в середине сентября и, думаю, непременно пожелает ознакомиться с вашей базой и батальоном. Насколько мне известно, вы близко знакомы с его императорским высочеством и даже, можно сказать, дружны.
— Вы весьма осведомлены обо мне, Максим Сергеевич. — Что вы, Пётр Алексеевич! Наше местное общество, хоть и с опозданием, но всё же знакомится со столичными сплетнями. Мир не без добрых людей, — усмехнулся Булавин. — А вы стали фигурой довольно заметной. Благосклонность императора, покровительство графа Бенкендорфа и самого цесаревича… Кого угодно впечатлят. Я уж не говорю о вашей супруге — ни для кого не секрет, чья она дочь. Как, по-вашему, должен реагировать на всё это простой дворянин из захолустного городишки? Молчите? То-то и оно… Зависть, обида на вселенскую несправедливость — обычные чувства.
— Надеюсь, вы лично, Максим Сергеевич, не испытываете ко мне ничего подобного? — рассмеялся я. — Вам смешно… — задумчиво и с лёгкой грустью произнёс Булавин. — Нет, пожалуй, не испытываю. Разве что самую малость. Я, знаете ли, тоже не без слабостей, и ничто человеческое мне не чуждо. Но довольно о личном. Князь Воронцов просто взбешён из-за успешного набега горцев. Полный разгром и уничтожение нашего отряда, разорение станиц и осада Грозной серьёзно подрывают авторитет Воронцова. Если бы не визит цесаревича, то можно было бы как-то смягчить, лишнее не сообщать, а нужное выделить в нужном свете. Ну вы сами знаете, Пётр Алексеевич, как всё это делается. Цесаревич, несмотря на неспокойную обстановку, всё равно будет настаивать на посещении тех мест и, не дай бог, полезет в какую-нибудь заваруху. Вот князь Воронцов будет просить вас охранять цесаревича и останавливать от совершения необдуманных поступков.