— Кто такие? — спросил я рассматривая подростков.
— Так это, аманат, ваше высокоблагородие. — Растерялся солдат глядя на меня и моих ухорезов.
— Что за аманат?
— Аманат и есть аманат, обычный — смотрел на меня солдат, как на бестолкового.
— Заложники это, командир. — тихо подсказал Савва.
— А почему они в цепях и на оборванцев похожи? — Спросил я.
— Так, злые они как волчата. А в цепи приказано заковать, потому как родичи их в злоумышлении уличены. Его благородие штабс-капитан Горемыкин приказали.
— И много их?
— Девять, десятый в прошлом годе помер. — вздохнул солдат.
— Давай, грузи дрова и дуй в крепость со своими гавриками.
Мы поехали к крепости. Да и крепость, одно название. Земляной вал не выше двух с половиной метров. Ворота, ногой выбить можно. Часовой, увидев подъехавшую карету, засуетился, послав второго солдата оповестить начальство.
Я вылез из кареты и в сопровождении своих бойцов решительно направился к воротам.
— Стой, далее вход воспрещён. — остановил меня ефрейтор. Одетый в изрядно поношенный мундир, он стоял потный и растерянный, пытаясь совместить устав караульной службы и прибытие непонятного начальства.
— Сейчас начальник караула прибудет, ваше высокоблагородие.
Из ворот, суетливо поправляя мундир, вышел молодой подпоручик. Увидев меня и мою свиту, он окончательно сник и, борясь с непослушными пуговицами, вытянулся в струнку.
— Подпоручик Лунёв, господин полковник. Чем обязан? — голос его дрогнул.
— Желаю видеть вашего начальника, — сухо отрезал я.
— Господин полковник, штабс-капитан Горемыкин… он не совсем здоров… лихорадка, — замялся офицер, избегая прямого взгляда.
— Я вполне могу представить природу его лихорадки. Ведите, подпоручик, у меня нет времени на церемонии, — мои слова прозвучали как приказ.
Лунёв обречённо вздохнул и повёл нас внутрь. Картина, открывшаяся взору, была удручающей, даже по меркам здешних мест. О готовности к обороне и говорить не приходилось — всё здесь с момента постройки медленно, но верно ветшало, представляя собой печальное зрелище запустения. Когда мы приблизились к двери штабного дома, оттуда донесся хриплый, прерывистый крик:
— В шею! Всех… ко всем чертям! Плевать я хотел… — далее поток грязной, бессвязной брани.
Подпоручик замер, густо покраснев. На его лице читалась смесь жгучего стыда и страха.
— Успокойтесь, подпоручик, — холодно заметил я. — Очередной неоценённый стратег, терзаемый тонкими материями. Сколько у вас содержится аманатов?
— Девять душ, господин полковник. Отроки от десяти до четырнадцати лет, — доложил он, с трудом подбирая слова.
— Есть ещё такие пункты содержания заложников?
— Так точно, господин полковник. В укреплении Крестовском, под Грозной. Там, кажется, десять или двенадцать человек. Больше не знаю.
— Хорошо. На обратном пути я заберу ваших аманатов. Под мою ответственность.
— Но, господин полковник… как это возможно? — офицер растерянно замямлил, не веря своим ушам.
— Если я отдаю приказ, значит, имею на то полномочия. Впрочем, можете оставить их себе, — я намеренно сделал паузу, глядя на него, и добавил с ледяным равнодушием: — Ваше дело.
— Нет, нет, что вы! Всё будет исполнено!.. А когда прикажете ожидать? — засуетился он, окончательно сломленный.
— Точного дня не назову. Дня через три. Мне пора.
Мы вышли за ворота. Я уже собирался сесть в карету, но, обернувшись и взглянув на жалкое укрепление и на молодого офицера, который был продуктом и заложником этой системы, не сдержался.
— Послушайте моего совета, подпоручик, — тихо, но так, чтобы слышал он один. — Займитесь укреплением этого гов… этого места. Поверьте мне, набег может случиться когда угодно. А у вас здесь, мягко говоря, не лучший порядок. И не оглядывайтесь на разложившееся начальство. Смерть со спущенными штанами — ещё не самое позорное, что может здесь случиться.
Он молча, тяжело кивнул. В его глазах читалось не только понимание, но и глубокая, безнадёжная усталость.
База третьей сотни меня порадовала. Веселов не только восстановил, он дополнительно укрепил свою базу. Везде порядок и никакого праздного шатания. Все при деле. Мой приезд был неожиданностью для сотника, но он очень обрадовался.