— Может чаю, Пётр Алексеевич? — предложил Булавин.
— С удовольствием. — ответил я.
Дождавшись, когда дежурный принёс чайные наборы и разлив чай в чашки удалился, я спросил у Булавина.
— Максим Сергеевич, а что это за арестованный, кажется, офицер?
Подполковник нахмурился.
— Вы правы, Пётр Алексеевич. Штык-юнкер Суворкин Виктор Николаевич. Командир полу батареи форта Градовка. Арестован за нанесение тяжких телесных повреждений штабс-капитану Жаботину, коменданту форта, и подстрекательстве к бунту. С ним арестованы двое с его батареи. –озабоченно произнёс Булавин.
— Прямо к бунту? — спросил я не верящим голосом.
— Признаться, грязная и мутная история, Пётр Алексеевич. Предстоит разбирательство, завтра следователь начнёт дознание.
— Максим Сергеевич, могу я поговорить с ним?
— Вы, можете, — усмехнулся Булавин. — Но в моём присутствии.
— Не возражаю, — согласился я.
Караульный завёл арестованного и вышел. Прапорщик стоял безучастный ко всему.
— Смирно!!! — неожиданно рявкнул я. Всё произошло так внезапно, что подполковник вздрогнул. Прапорщик механически принял стойку смирно и с выпученными глазами уставился на меня.
— Вы что, прапорщик, позволяете себе. Стоите тут, как жёванная тряпка. Имейте уважение к себе, мать вашу. Садитесь, — указал я на стул.
Заметил, как очнувшийся прапорщик, приглядевшись, узнал меня.
— Господин сот… виноват, господин полковник, — поправился он с удивлением рассматривая меня. Георгий, Владимир на шее, Георгиевское оружие, явно впечатлили его. — Вас не узнать!
— Тебя, Виктор, тоже не признаешь сразу. Ну, расскажи нам, как докатился до жизни такой.
Он опустил голову, и по его лицу разлилась краска стыда.
— После того боя меня наградили знаком отличия Военного ордена, произвели в прапорщики и направили командиром двух орудий в форт Градовка. Все, кто участвовал в той схватке, получили медали «За храбрость», а фейерверкер Буланов Георгиевский крест. Год назад к нам назначили нового коменданта, штабс-капитана Жаботина. Самодур и пьяница, с непомерными амбициями. Принялся всех муштровать и строить. Меня с моими артиллеристами просто замучил придирками. Неделю назад он в очередной раз придрался к Буланову и ударил его по лицу — дважды, до крови. Я не выдержал, заступился, напомнил, что кавалеры Георгия не подлежат телесным наказаниям. Он начал кричать на меня, осыпать оскорблениями… Тогда я дал ему пощёчину и вызвал на дуэль. Он кинулся на меня с кулаками, повалил на землю, началась драка. Мои ребята бросились разнимать.
— И пока растаскивали, случайно уронили штабс-капитана несколько раз. А потом — ещё один, для верности, — закончил я за него. Подполковник Булавин тихо хрюкнул, до него наконец дошёл скрытый смысл сказанного.
— Всё было именно так, господин полковник! Никакого призыва к бунту и в помине не было. Клянусь честью офицера!
— Ладно, ладно, я тебе верю, — кивнул я, а затем обернулся к Булавину. — Что скажете, Максим Сергеевич?
— Спорить не буду, ситуация, возможно, и впрямь такова. Но даже в этом случае самое мягкое наказание для него — увольнение со службы без выслуги и лишение мундира. В противном случае его могут ждать куда более суровые меры. Поднять руку на начальника, пусть и подлого… В рапорте штабс-капитана Жаботина чётко указано: «побои и подстрекательство к бунту». Есть подписи двух свидетелей. Не знаю, что и сказать…
— Господин полковник! — с внезапной горячностью воскликнул прапорщик. — Ладно я… Но умоляю, отведите беду от моих людей! Помогите им, если это возможно, ради Бога! — В его голосе звучала искренняя, отчаянная забота о подчинённых. — Это они кинулись меня защищать. Жаботин — здоровенный детина, да ещё и пьяный был, себя не контролировал. Если бы не они, он бы меня просто изувечил…
Я вопросительно посмотрел на Булавина.
— Пётр Алексеевич, даю вам слово, что мы самым внимательным образом рассмотрим дело прапорщика.
— А как же пьяный дебош и явное превышение полномочий со стороны Жаботина? — не унимался я.
— Ни одной официальной жалобы или рапорта на его действия до сего дня не поступало. А показания арестованного, увы, не могут служить основанием для начала расследования против штабс-капитана.
— Максим Сергеевич, ну вы же известный волшебник военной юриспруденции. Неужели нельзя ничего придумать?
Булавин задумался, нервно постукивая пальцами по столу.
— Максим Сергеевич, — наклонился я к нему, понизив голос. — Я верю прапорщику. Две сотни человек находятся под командованием этого, судя по всему, неадекватного типа. Уверен, если ваш следователь под гарантию безопасности свидетелей начнёт расследование, он найдёт массу доказательств пьянства, самодурства и превышения полномочий со стороны Жаботина. И поверьте, тот с огромной радостью согласится уволиться «по собственному желанию». Прапорщик же наказан по всей строгости: уволен без выслуги и мундира. А его люди, чтобы искупить вину, отправятся ко мне в батальон штрафниками. Всё чисто, красиво и укладывается в рамки ваших полномочий. Как вам такой расклад, Максим Сергеевич?