Зимний дворец. Кабинет Императора.
Граф Бенкендорф вошёл в кабинет, где помимо императора присутствовали его сыновья, цесаревич Александр и великий князь Павел. До его появления они, видимо, оживлённо что-то обсуждали — об этом красноречиво свидетельствовало возбуждённое и несколько разочарованное выражение лица наследника.
— Здравия желаю, ваше величество. Здравия желаю, ваши высочества, — чётко отрапортовал Бенкендорф.
— Здравствуйте, Александр Христофорович. Вы подготовили доклады, о которых я вас просил?
— Так точно, ваше величество. В том порядке, как вы изволили указать. — Бенкендорф положил на стол императора объёмную папку с бумагами. — Помимо этого, осмелюсь просить ваше величество о рассмотрении ходатайства командира отряда личной охраны, подполковника Бекасова, и ротмистра Малышева.
Он бережно положил на край стола ещё одну, менее объёмную папку.
— По моему мнению, их просьбы вполне уместны и даже полезны для будущего.
Император взял папку и углубился в чтение. Присутствующие почтительно замерли в ожидании. Николай Павлович с детства питал слабость ко всему военному, обожал армию, досконально знал её традиции и неписаные законы. Он никогда не гнушался вникать в мельчайшие детали, касавшиеся обмундирования, снаряжения и быта солдат и офицеров.
— «Ввести традицию о зачислении навечно в списки личного состава формирования, во все времена его существования, дабы увековечить память о подвиге, свершённом во славу Отечества», — медленно, вдумчиво прочёл вслух император и на мгновение задумался.
— Ваше величество, — почтительно вступил великий князь Павел, видя его размышления. — Ротмистр Малышев, по всей видимости, увидел подобную традицию в батальоне полковника графа Иванова-Васильева. При каждом торжественном построении командир первого десятка или первой сотни выходит вперёд и зачитывает имена четырёх пластунов, геройски погибших в бою с горцами. Подчеркну, такой чести удостаивается не каждый павший, а лишь тот, кто совершил истинный подвиг.
— И что же это был за подвиг? — с искренним интересом спросил император, отрываясь от бумаг.
— Они вчетвером вступили в бой с превосходящим отрядом горцев. На предложение сложить оружие ответили, что пластуны не сдаются, и бились до последней возможности, пока все не пали. Говорят, они нанесли нападавшим такой урон, что те в бессильной ярости изрубили их тела уже после смерти. Полковник граф Иванов-Васильев тогда и приказал зачислить героев навечно в списки первой сотни. По моему мнению, это весьма достойная традиция. И охранник, павший, защищая вашу особу, безусловно, достоин такой же чести.
— Соглашусь с вами. О героях должны помнить, как и о подвиге им свершённом.
Николай размашисто наложил свою подпись.
— Хотел бы просить вас, ваше величество, –заговорил цесаревич. — Согласитесь, батальон графа Иванова — Васильева заслужил право иметь своё батальонное знамя.
— Что же, и с этим соглашусь. Заслужили. — усмехнулся Николай. Вызвал адъютанта и отдал ему соответствующее распоряжение.
— Простите мою настойчивость, ваше величество, но всё же, вы разрешите мне поездку по южным губерниям и на Кавказ? — с затаённой надеждой спросил цесаревич.
— Мы уже говорили об этом и я не вижу необходимости обсуждать этот вопрос. — нахмурился Николай.
Глава 21
После вечернего намаза артиллеристы батареи отряда Абдулах-амина, закончив скудный ужин, собрались у костра. Батарея была сборной — дезертиры, пленные русские, хоть немного знакомые с пушечным делом. Командовал ею кабардинец Барас, некогда служивший в русской конной артиллерии, а ныне примкнувший к повстанцам. Под его началом было пять трофейных орудий.
Истинной душой батареи был его помощник — бывший бомбардир Сидоров Антип, уже более десяти лет живший среди чеченцев. Приняв ислам, он получил имя Ибрагим, обзавелся семьей и двумя сыновьями.