После совещания Флетчер пригласил Яна Собеского к себе в шатёр. Ужин остался позади, и теперь они беседовали на французском, потягивая густое вино.
Флетчер, которого здесь знали как Фарух-агу, сделал первый тост.
— Дорогой Ян, я должен выразить своё искреннее восхищение вашим планом набега на русскую линию. Блестящая стратегия. Впрочем, для поляка это неудивительно. Ваш народ рождён для войны — мужественный и отчаянно храбрый.
Ян с лёгкой, почти незаметной улыбкой склонил голову.
— Благодарю вас, Фарух-ага. Ваши слова для меня много значат. Вы правы, мы не смиримся с участью слуг русского царя. Мы будем бороться, пока не вернём себе былое величие.
— Похвальное стремление, — кивнул Флетчер, и в его глазах мелькнул расчётливый блеск. — Поверьте, я искренне хочу помочь вам в этом. Но скажите, как вы видите своё собственное будущее?
Собеский отвёл взгляд, уставившись на пламя свечи.
— Я не строю далёких планов. Для меня достаточно того, что сабля в моей руке направлена против русских. Это мой долг — мстить за отца и брата, павших во время восстания. — Он замолчал, а затем с внезапной горечью добавил: — Меня огорчает лишь одно: Абдулах-амин не доверяет мне полностью. Его люди не понимают, что упускают шанс нанести врагу сокрушительный удар. Единое командование, чёткое исполнение приказов — и мы могли бы добиться куда большего. Но за три года в их рядах я убедился: это невозможно. Единственный, кто мог хоть как-то управлять этой стихией, был Хайбула. Под его началом отряды действовали куда успешнее. И сейчас я не уверен, что Абдулах-амин прислушается к моему совету и решится привести план в действие.
Флетчер ободряюще улыбнулся и наполнил бокалы.
— Не сомневайтесь, Ян. Он прислушается. Ваш план безупречен. Просто потому, что других вариантов у него нет. — Он сделал паузу, изучая поляка поверх края бокала. — Но что-то мне подсказывает, что вы раскрыли далеко не все карты, дорогой Ян. — В уголках его глаз заплясали хитрые морщинки.
Ян оценивающе взглянул на собеседника, затем сделал большой глоток вина.
— Превосходное вино, — одобрительно протянул он, ставя бокал на стол. — Вы правы, Фарух-ага. Абдулах-амин, без сомнений, захочет принять командование на себя. Он видит, что шансы на победу велики, а ему позарез нужен авторитет «великого победителя русских». Пусть себе. Мне не нужна слава — мне нужен результат.
Он обвёл пальцем по краю бокала.
— Финал операции напрашивается сам собой. Я предусмотрел переправу кавалерии для нанесения завершающего удара по разбитой колонне. А дальше… — Ян многозначительно усмехнулся, — дальше — как вам будет угодно. Можно пройтись огнём по предместьям Грозной. Можно обрушиться с тыла на две станицы и всё, что есть в округе. Осталось лишь всё это осуществить.
— Прекрасно, — тихо прошептал Флетчер, и в его глазах вспыхнул огонь азарта. — Сделайте всё возможное, Ян. И знайте — вы не останетесь без моей поддержки. Если возникнут осложнения, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
— Благодарю вас, Фарух-ага. Я не забуду этих слов, — Ян поднялся. — Ужин и вино были великолепны, но мне пора к своим людям.
— Постойте, — остановил его Флетчер и крикнул в сторону входа: — Кумар, принеси-ка ещё одну бутылку этого вина! Выпейте на досуге, Ян. И вот ещё… — Он достал из складок халата небольшой, туго набитый кошель и протянул его Яну. — Здесь двадцать золотых. На продовольствие и фураж. Не смущайтесь — голодный солдат плохой воин.
Ян на мгновение задержал взгляд на кошельке, затем твёрдой рукой взял его и бутылку.
— Благодарю вас, — кивнул он без лишних слов, и вышел из шатра в сгущающиеся сумерки.
Флетчер сидел в глубокой задумчивости, его взгляд был устремлен в одну точку, но видел не убогие ковры шатра, а далекие перспективы. Ему отчаянно нужен был громкий, оглушительный успех — не просто удачный набег на русскую линию, а нечто такое, о чем заговорили бы в штабах и канцеляриях. Ценность имел не столько реальный урон, нанесенный врагу, сколько шум, молва, пересуды вокруг этой операции. Искра сомнения, раздутая в слух, — вот что могло стать его пропуском к свободе. С этим в кармане он мог бы уже смело просить отставки, завершить эту изматывающую душу игру. Уголки его губ непроизвольно дрогнули, и на лице, на мгновение, расцвела тихая, мечтательная улыбка.