— Начальник штаба линии, полковник Савин, — представил его Головин.
Воронцов кивнул, и его взгляд, холодный и всевидящий, вновь вернулся к Головину.
— Ну что же, господа, не будем терять времени. Пойдёмте, ознакомите меня с крепостью и гарнизоном.
Инспекция была стремительной и тотальной. Воронцов, невзирая на чины и звания, лез во все «щели»: заглядывал в пороховые погреба, трогал пальцем полки в солдатских казармах, проверял качество овса в конюшнях. Он заговаривал с рядовыми и унтерами, задавая неожиданные, каверзные вопросы. Испуганные молодые обер-офицеры терялись под его пристальным взглядом.
— Ваши действия при объявлении боевой тревоги, господин подпоручик? — внезапно спросил он, обращаясь к бледному юноше.
Большинство отвечало бойко, но находились и те, кто путался и мямлил. Генерал не кричал и не топал ногами. Он лишь внимательно слушал, коротко кивал и шёл дальше. Его молчаливое неодобрение было красноречивее любой брани. Было ясно: этот человек знает службу от и до, все её изнанки и неприглядные стороны.
Во время обхода он приказал подать себе еду из первого солдатского котла, мимо которого проходил. Проглотив несколько ложек простого варева, он сухо поблагодарил растерянных кашеваров и, погружённый в думы, направился к штабу.
Этот суровый человек, которого теперь боялся весь гарнизон, был продуктом собственной судьбы. Князь Воронцов происходил из боковой, захиревшей и обедневшей ветви знатного рода. После смерти отца и уплаты его долгов семья осталась почти ни с чем. Крохотное имение и полторы сотни душ крепостных. Фёдор Воронцов начал службу с самых низов: окончил школу прапорщиков и поступил в полк простым вахмистром. Он прошёл через горнило Бородино и всю войну с Наполеоном, тянул лямку, поднимаясь ступень за ступенью — от корнета до генерала от кавалерии. Его грудь украшали «Георгий» IV степени, «Анна» II степени, «Владимир» III степени, «Станислав» I степени — и все с мечами, знаки воинской доблести и боевых заслуг. Он не получил ничего просто так. Он знал цену службе, потому что прошёл её всю — от самого низа до вершины.
***
Утро было ясным, безоблачным, и день обещал стать знойным. Торопиться было некуда, к вечеру ждали четвёртую сотню. Лагерь жил ленивой, почти идиллической жизнью.
— Сотник! — Окликнул я проходившего мимо Веселова.
— Слушаю, командир. — Ерёма присел на корточки рядом.
— Вот что, не дёргай бойцов до обеда. Пусть отдыхают. После начнёшь экзерциции устраивать.
— Слушаюсь.
Мы стояли лагерем в двух верстах от дороги на Пятигорск, у небольшого ручья. Бойцы воспользовались передышкой: кто-то мылся в прохладной воде, кто-то стирал заношенные портянки, кто-то чистил оружие. Я гармонично вписывался в картину мирного быта, с наслаждением потягивающий крепкий черный кофе. Никто из моих людей так и не смог разделить мою страсть к этому горькому напитку.
Идиллию нарушил Эркен, подошедший ко мне с тревожным видом:
— Кажись, наша разведка возвращается. Скачут, торопятся.
Я допил кофе, не спеша. Лагерь встрепенулся, но без паники и суеты. Бойцы привычно и быстро стали собираться к своим подразделениям, занимая оборону на всякий случай.
— Разведка торопится, — констатировал подошедший Веселов, не отрываясь от старой, потресканной подзорной трубы.
— Вижу, Ерёма. И ты всё не расстаёшься с этой убогой дудой? — заметил я, кивнув на его «реликвию».
Вскоре два разведчика, подняв тучи пыли, влетели в лагерь. Спешно спрыгнув с коней и бросив поводья дежурным, они выпалили:
— Командир, горцы! Не меньше четырёх сотен! Идут спешным порядком прямо на нас!
— Сколько до них? — тут же спросил Веселов.
— Версты полторы, уже меньше! — запыхавшийся боец вытер пот со лба.
— Ерёма, строй коробку! Но пусть бойцы изображают лагерь на отдыхе, — скомандовал я.
— Понял! — Сотник бросился исполнять приказ.
— Суворкин! Готовь артиллерию!
— Слушаюсь, господин полковник!
Артиллеристы споро извлекли два гранатомёта и начали их собирать. Буквально через две минуты установки были готовы и заняли позицию позади двух шеренг сотни, которые делали вид, что беззаботно сидят на земле.
— Виктор, бери мою трубу, — протянул я командиру артиллеристов свою подзорную трубу.
Он приник к окуляру, прикидывая расстояние и делая мысленные метки.
— Веселов, перестроение! Отходим вплотную к ручью!
— Слушаюсь!
Вся наша коробка плавно отошла к воде, сделав ручей своим тылом.
— Ну, вот и за водой далеко ходить не надо, — с усмешкой подытожил я.