- О сынок! - сказала ему на это аз-Завахи. - Где Афранджи и где ты? И это ведь большая страна, покрытая лесами, и немногие из наших купцов осмеливаются путешествовать по ее дорогам. Нет у меня хитрости, чтобы достичь Афранджи и выкрасть оттуда дочь эмира.
- А что ты скажешь, матушка, о кувшине, который хранится у тебя в сундуке? - спросил Барзах. - Только в нем мое спасение, да хранит нас Аллах великий, могучий!
- Молчи, о несчастный! - возразила аз-Завахи. - Если могущественному Сулейману ибн Дауду станет известно, что мы призвали на помощь раба кувшина, пропали наши головы! Кувшин мне вручен лишь на хранение, и я призываю раба кувшина не чаще раза в год, и не заставляю его делать ничего такого, что вскоре стало бы явным и привлекло внимание недоброжелателей!
Но Барзах позвал раба, и велел принести из своих покоев шкатулки с золотом и драгоценными камнями, и улещал старуху хитрыми словами, и клал перед ней сокровища, пока она не согласилась и не принесла свой кувшин. И старуха аз-Завахи прогнала всех невольниц, и осталась наедине с Барзахом, и взяла его за руку, и повела за собой по коридорам и лестницам, и вдруг они оказались на крыше дворца. И оттуда был виден весь город, и предместья, и реки, и дороги.
А еще аз-Завахи взяла с собой серебряную доску с песком, и они с Барзахом погадали, и вдруг оказалось, что франкского эмира зовут Бер-ан-Джерр, но смысла этого имени они не уразумели.
Потом старуха аз-Завахи сделала над кувшином знаки, и натерла его крышку порошком, и велела Барзаху снять с крышки свинцовую печать и открутить ее. И Барзах сделал все, что ему было велено, и вдруг из кувшина пошел светлый дым, а из дыма раздался голос, подобный голосу юноши, сына четырнадцати лет, нежный и благозвучный. И это был голос джинна, раба кувшина.
И он явился перед ними в виде юноши, прекрасного лицом и чисто одетого, с лицом как месяц и глазами, словно у гурии, сияющим лбом и румяными щеками, с молодым пушком и родинкой, как кружок амбры.
Но царевич, который как раз в это время подкрался к Барзаху и аз-Завахи, не удивился, потому что он знал о тайных способностях своего наставника, и Барзах научил его некоторым хитростям и штукам, которые известны магам. А о том, что его старая нянька аз-Завахи тоже занимается колдовством, царевич еще не знал. И он стал смотреть, что будет дальше.
Когда раб кувшина вышел из него и принял благообразный вид, старуха аз-Завахи приказала ему:
- О Маймун ибн Дамдам, о раб кувшина, в эту ночь у одного из знатных франкских эмиров, чье имя - Бер-ан-Джерр, родилась дочь. Лети же, и найди ее, и незаметно вынеси из дворца ее отца, и принеси девочку сюда! А потом ты полетишь, и найдешь какую-нибудь другую новорожденную девочку, и отнесешь ее во дворец эмира.
- На голове и на глазах! - отвечал раб кувшина, и поднялся в воздух, и расширился, и заблистал, и из глаз его посыпались искры, и он исчез, а Барзах с аз-Завахи остались его ждать. И они сидели на крыше, и читали заклинания, удерживающие джинна Маймуна ибн Дамдама в повиновении, и вдруг он появляется с младенцем на руках!
- Как удалось тебе унести девочку из дворца, о раб кувшина? - спросила аз-Завахи. - Не замечено ли ее отсутствие?
- Этот дворец - всего лишь высокая башня из больших серых камней, о госпожа, и если бы она была опрокинута и погрузилась в землю, я не отличил бы ее от большого заброшенного колодца, из тех колодцев, в каких обитают джинны, - отвечал раб кувшина. - Женщины, которым эмир доверил воспитывать свою дочь, спят крепким сном, который я навел на них, и не скоро проснутся, о госпожа. И старшая среди них, родная сестра матери эмира, тоже спит, и ее-то следует бояться больше всего, ибо на ее груди знаки мудрости и силы, и она единственная может догадаться, что ребенка подменили.
- Что за знаки мудрости и силы обнаружил ты? - спросила аз-Завахи. Рассказывай все по порядку.
- Я обнаружил ожерелье, в котором золотые цепочки переплетаются с серебряными, и оно с тремя черными камнями, два из которых продолговатые, и это отшлифованный агат, а один, в середине, - круглый, и это черный хрусталь. Они огранены плоско, как очень большие изумруды, и на камнях изнутри вырезаны знаки, которые видны, если посмотреть на свет, о госпожа. А камни со знаками окружены другими камнями, мелкими и хорошо отшлифованными, и среди них особенно бросается в глаза превосходный черный оникс. И еще на ее груди висят маленькие изображения разных людей, и я не знаю, что они означают, - отвечал раб кувшина. - А также там висело на стене вытканное в виде тонкого ковра изображение обнаженного мужчины и обнаженной женщины, и мужчина протягивал руку к женщине, а она предлагала ему яблоко, и между ними было дерево, вокруг которого обвился змей. И я не обнаружил волшебной силы в этом изображении, и это меня смутило, ибо изображения людей часто несут в себе особый смысл и силу.
- Изображения людей означают всего лишь то, что она верует в Ису и Мариам, обнаженные мужчина и женщина на ковре всего лишь служат для украшения помещения, а ожерелье с камнями потеряет свою силу, когда ты обвяжешь его моим волоском, который я тебе дам, - сказала аз-Завахи. - И этот волосок должен быть незаметен. А теперь покажи нам младенца, ибо мы должны пометить девочку знаком, который потом поможет ее найти.
И раб кувшина положил девочку к ногам аз-Завахи, и она развернула пеленки, и рассмеялась, и стала бить в ладоши.
- Что с тобой, о аз-Завахи? - спросил тогда Барзах. - Что тебя привело в такое состояние?
- Это дитя незачем метить! - воскликнула старуха. - Ибо его родители прогневили Аллаха. Девочка родилась уродливой, она вырастет уродливой и не найдется человека, который пожелает взять ее в жены, разве что слепой, собирающий себе на пропитание у ворот мечети!
- И все же знак необходим, о аз-Завахи! - возразил Барзах. - За двадцать лет многое может случиться, по милости Аллаха великого, могучего.
И она коснулась пальцами шеи и груди младенца, и начала читать заклинание, а Барзах вторил ей.
А царевич Салах-ад-Дин следил за ними, и изумлялся, и поражался. И он понял, что его старая нянька владеет тайнами колдовства, и скрывает это, и не будет у него пути к ее тайнам, если он сейчас же не обратится к няньке и не попросит ее о помощи.
И он вышел из своего укрытия, и бросился к аз-Завахи, и поцеловал землю между ее руками, и взмолился.
- О матушка! - сказал царевич. - Тебе известны мои обстоятельства, почему же ты до сих пор молчала о том, что у тебя есть кувшин и раб кувшина? Никто не вернет мне Захр-аль-Бустан, кроме Маймуна ибн Дамдама!
И аз-Завахи испугалась, и прервала заклинание, и посмотрела на Барзаха, а Барзах испугался и посмотрел на аз-Завахи. И оба они подумали об одном и том же. Ведь царевич подслушал их разговор, и узнал их тайну, и он...
Что ты дергаешь меня за халат, о несчастный?
Ах, да... Горло у рассказчика пересохло, о правоверные! Рассказчик устал и нуждается в отдыхе! Он нуждается в большой кружке ивового сока, которую никто не нальет ему без денег! Дайте кто сколько может, во имя Аллаха великого, могучего! А когда рассказчик отдохнет, вы услышите, как подменили новорожденных детей, как они выросли, как царевич Салах-эд-Дин искал свою невесту, как дочь франкского эмира встретила своего жениха, и что из всего этого вышло! Расходитесь, расходитесь, о правоверные! Дайте рассказчику промочить глотку...
* * *
И правоверные разошлись, но с большой неохотой. Причем маленький сердитый медник Али сказал сказал большому и благодушному бакалейщику Хасану, чья прекрасная, крашеная хенной борода была гордостью всего базара: