А когда Салах-эд-Дин вырос, и достиг четырнадцати лет, старшая нянька царевича, старуха аз-Завахи, пришла к Садр-эд-Дину, и поклонилась ему, и поцеловала землю между его ног, и сказала:
– О великий царь, твой сын уже вырос, и вошел в совершенные годы, и ему нужны красивые рабыни!
Услышав это, царь Садр-эд-Дин рассмеялся, и хлопнул в ладоши, и велел позвать из женских покоев двух черных евнухов, опытных в своем деле, и приказал им отправиться к посредникам, чтобы узнать о красивых рабынях. И евнухи ответили ему: «На голове и на глазах!» – и поспешили на невольничий рынок, и обошли посредников, и расспросили их, и перед ними открыли несколько красавиц сияющей внешности и приятного вида, с дивными чертами и луноликих, чей стан походил на букву алиф, и дыхание благоухало амброй, и коралловые уста были сладостны, и лица своим светом смущали сияющее солнце.
И евнухи вернулись во дворец, и вошли к царю, и сказали:
– О великий царь, мы увидели красавиц, совершенных по прелести и изнеженности, и их владельцы готовы подарить их тебе вместе с надетыми на них украшениями. И мы нашли девушку, не знающую себе равных. Ее зовут Анис аль-Джалис, и она прекрасна, стройна и соразмерна, и цена за нее остановилась на десяти тысячах динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и законоведение, и религию, и врачевание, и времяисчисление, и нанизывает стихи, и играет на музыкальных инструментах – и на свирели, и на бубне, и на лютне.
И царь обрадовался, и позвал казначея, и велел отвесить евнухам деньги, и они пошли к купцу, и заплатили деньги, и взяли невольницу.
А когда ее привели в царский дворец, женщины вышли ей навстречу, и сделали ей подарки, и отвели ее в предназначенные ей покои. И царь дал ей невольниц, и назначил ей содержание, и приставил к ней рабов, черных и белых.
А эта девушка, Анис аль-Джалис, была гордая и высокомерная и кичилась своей красотой. И она ничего не дала невольницам, которые принесли ей подарки от других женщин. А когда ее упрекнули в этом, она отвечала с заносчивостью и злобой. И слух об этом дошел до старухи аз-Завахи.
Вышло так, что аз-Завахи не поверила женщинам, и собрала дорогие ткани, и завернула их в голубой шелковый платок с золотой каймой, и позвала свою невольницу, и велела ей отнести этот сверток к Анис аль-Джалис и сказать ей такие слова:
– Старшая нянька царевича Салах-ад-Дина, аз-Завахи, кланяется тебе.
И невольница пошла, и вернулась, и в руках ее был голубой платок, и аз-Завахи спросила:
– Что это значит, о Хубуб? Горе тебе, разве ты не пошла туда, куда я тебя послала?
– Я была в покоях Анис аль-Джалис, о матушка, – отвечала Хубуб, – и она не приняла подарка, и сказала такие слова: «Нет нам нужды в подношениях старух!» Неужели ты снесешь такое поношение, о матушка?
И аз-Завахи рассердилась, и вскрикнула громким криком, а затем сказала своим невольницам:
– О Хубуб, о Нарджис! Эта кичливая жестоко поплатится, разорви Аллах ее покров!
И она села на армянский ковер, и задумалась, и думала долго, а потом расспросила Хубуб о красоте и качествах Анис аль-Джалис, и приказала невольницам позвать рабов, и оседлать ослов, и приготовить все необходимое, и собралась, и поехала в хаммам.
А в том городе было множество хаммамов, и все они были с горячей и холодной водой, с просторными водоемами, с умелыми прислужниками и прислужницами, обученными растирать спины и срезать мозоли. И аз-Завахи каждый день посещала какой-нибудь иной хаммам, и смотрела на женщин, и видела их без всяких покровов, а потом вернулась во царский дворец и послала раба к мудрецу Барзаху со словами:
– Я хочу видеть царевича Салах-эд-Дина и разговаривать с ним, о почтенный Барзах, и не будет в том для него никакого вреда, кроме великой пользы!
И раб пришел, и сказал, что ему было велено, и Барзах обрадовался, и велел привести аз-Завахи, и встал перед ней, и поклонился ей, и сказал:
– Привет, простор и уют тебе, о аз-Завахи!
И он привел аз-Завахи к царевичу, и оставил ее с ним. А царевич еще не входил к Анис аль-Джалис, потому что от дальней дороги она устала, и красота ее несколько поблекла, и знающие женщины считали, что девушка будет достойна ложа царевича не менее чем через десять дней. Так что он с нетерпением ожидал той ночи, когда это свершится. И старуха поклонилась Салах-эд-Дину, и поцеловала землю между его рук, и сказала:
– О царевич, о дитя, я слышала, что царь подарил тебе красивую рабыню, и ее имя Анис аль-Джалис, высокую ростом, с крепкой грудью, нежными щеками, благородным обликом и сияющим цветом лица, и лик ее светит в ночи ее локонов, а уста ее блистают над выпуклостью груди, подобно тому, как сказал поэт:
И сердце мое взволновалось, и я сказала себе: «О аз-Завахи, пойди и посмотри, достаточно ли та девушка красива, чтобы служить царевичу Салах-эд-Дину?» И я пошла и увидела, что рост у нее достаточный, плоть обильная, волосы черные, лоб широкий, глаза большие с черными зрачками и белоснежными белками, щеки нежные, рот узкий с пунцовыми губами, приятно пахнущий, груди полные, сосцы стоячие и живот подтянутый, и это все – признаки красоты. Но у нее большие руки и ноги, а также поняла я по некоторым признакам, что от соития с ней могут произойти многочисленные невзгоды.
– Как ты установила это, о матушка? – спросил огорченный Салах-ад-Дин.
– Она из тех женщин, в чьей натуре господствует желчь и черная желчь, а такие женщины не любят обильных совокуплений, – объяснила аз-Завахи, – и она будет стенать, и жаловаться, и избегать ложа. А сказано в книгах ученых врачей, что для тех мужчин и женщин, у кого в теле властвует желчь, лучше всего совокупляться один раз в месяц. А в твоем теле, о дитя, властвуют кровь и слизь, так что тебе нужно делать это чаще. И все мудрецы и лекари сошлись во мнении о том, что всякая невзгода, поражающая род человеческий, уходит своими корнями в совокупление.
– Ты права, о матушка, – сказал на это царевич, – но как же нам быть?
– Я уже позаботилась об этом, о царевич, о дитя! – воскликнула аз-Завахи. – Ведь ты играл на моих коленях, и ты мне дороже родного, о царевич! И узнав про такие свойства Анис аль-Джалис, я поспешила к евнухам, которым было поручено найти для тебя прекраснейшую рабыню, и сказала им: «О простаки, вы позволили обмануть себя ловкому купцу, из тех купцов, что ухитряются продать худощавых девушек за пышнобедрых, а пузатых – за стройных, подкрашивают голубые глаза под черные, румянят желтые щеки, а если покупатель зазевается, могут продать ему мальчика вместо девушки! И эти торговцы рабынями говорят между собой, что четверть дирхема, потраченная на хенну для окраски волос, делает девушку дороже на сто дирхемов!» И они упали мне в ноги и умоляли, чтобы я не донесла на них царю, твоему отцу, да хранит его Аллах. И сердце мое сжалилось, и я сказала им: «Поднимитесь, о презренные, ваше дело останется скрытым!» – и не пошла, и не рассказала царю об их проступке. А поскольку мне стало жалко тебя, о царевич, я сама взялась за дело и нашла тебе женщину, рядом с которой Анис аль-Джалис – как верблюжья колючка рядом с розой.
– Где же эта женщина, о матушка? – спросил Салах-эд-Дин. – Можно ли купить ее для меня?
– Она – свободная, и посетит тебя только по своей воле и по твоей воле, – отвечала аз-Завахи. – И решение принадлежит тебе, о дитя.
– Можешь ли ты привести ее во дворец? Если бы я мог входить и выходить, я сам посетил бы ее, но вход и выход для меня под запретом, – сказал царевич.
– Я приведу ее к тебе, – обещала старуха.
И царевич Салах-эд-Дин велел дать ей золота, и отпустил ее, и она ушла довольная, ибо удалась ее хитрость против Анис аль-Джалис. А царевич ничего не понимал в женских кознях и в хитростях старух, ибо не выходил из дворца и не беседовал со своими сверстниками, а лишь с учителями и мудрецами о предметах возвышенных.