Глава 2. В которой Шайя немного жадничает и чувствует себя при этом счастливой
Тая свернулась в калачик, потом тщательно замоталась в те тряпки, что служили одеялом, но холод всё равно пробрался внутрь её тела, заставляя дрожать. Плюнув на всё, девочка выскочила из тряпичного кокона, стуча зубами, всунула голые ноги в шлёпанцы, похожие на те, что она в прошлой жизни брала с собой в баню, и выскочила во двор. Местное солнце было похоже на земное, но ярче, и ещё только поднималось из-за гор, а птицы устроили жуткий гвалт, наперебой готовясь к торжественной встрече светила.
Попрыгав на месте для разогрева, Тая вернулась в тёмную комнатку и, сложив вместе несколько отрезов тканей, накинула их на себя, но холод продолжал терзать её, проникая через ноги.
— Да как же они тут живут?! — возмутилась она, оббегая домик, ища кого-нибудь из местных.
— Ты проснулась! — в саду появился вчерашний парень и был он всё так же бос.
— Угу, — сжимаясь от холода и поджимая пальцы ног, буркнула Таисия.
— Мёрзнешь? — удивился гость.
— Угу, — вновь буркнула она и с надеждой посмотрела на него. Быть может, есть выход из этого положения?
— А чего жаровню не растопишь? — бодро спросил он.
— Жаровню?
— Ну да, я тебе вчера толстых веток принёс, чтобы ты завтрак себе разогрела!
Гость улыбался так искренне, что неловко было подозревать его в издевательстве.
— Я?
— Ну, так Шарисса ушла.
— Э-э, моя мать?
— Она же теперь не связана с тобою? — тихо и вроде как испытывая неловкость, спросил парень.
— Да, не связана, — подтвердила Таисия, — но мне всего семь лет и…
— Не волнуйся, мы все тебе будем помогать! Меня, кстати, зовут Цер! Я здесь самый молодой, и старейшина попросил побыть с тобой рядом первое время.
— Но тебе самому лет шестнадцать-семнадцать?
— Угу, шестнадцать!
— А других детей здесь нет? — Таисия подумала, что неплохо было бы сначала пожить в качестве подружки в какой-нибудь семье.
— Ты единственная. Нас мало. Молодые уходят в город. Здесь, сама видишь, жизни нет!
— Но Шайя говорила, что вы занимаетесь духовными практиками?
— Красиво звучит, — хмыкнул Цер.
— Так занимаетесь или нет?
— Выйди на улицу и увидишь, как наши сидят, встречают рассвет! Потом все разбредаются, чтобы медитировать и постигать высший смысл. К вечеру будут проводы звезды, дающей свет и энергию.
Тая стояла и хлопала глазами, а парень обошёл её домик и показал на небольшую самодельную печь. Та стояла во дворе за разросшимися кустами.
— Тащи сюда ящик и садись. Я сейчас разведу огонь, и ты погреешься, — предложил он, хотя не преминул всем своим видом показать, что на улице вовсе не холодно. Ночная температура уже более недели не опускалась ниже десяти градусов, и Цер не понимал — чего тут дрожать?
— А поесть есть что-нибудь?
Парень театрально хлопнул себя по лбу.
— Я же тебе два мешка всякой всячины притащил! При входе оставил. Не хотел шуметь банками и прочими упаковками, думал, что ты ещё спишь.
Таисия ожила и побежала по тропинке за мешками.
— Не туда свернула! — услышала она вдогонку.
Через минуту Тая тащила по земле один из них. Цер подскочил к ней и с лёгкостью поднял его.
— Какая ты нетерпеливая, — усмехнулся он.
— Голодная, — ревниво поглядывая на мешок, оказавшийся в чужих руках, Таисия заволновалась, не исчезнет ли оставшийся.
Может, и правда, что они все тут солнечной энергией питаются, но её глазоньки видят, что мать девочки вынесла из дому всё, что смогла!
В комнате, где она проснулась, стояла только здоровенная кровать, видимо, из гуманитарки столетней давности, несколько страшных самодельных полок и с десяток пустых потёртых жестяных банок, возможно, с помойки, так как когда-то в них лежал явно дорогой чай и вряд ли его привозили сюда в качестве подарка.
Огонь в жаровне разгорелся, но толстые глиняные стены ещё были холодными. Тая обернулась, чтобы посмотреть на свой дом со стороны. Она придирчиво разглядывала заросшую мхом крышу, с облегчением замечая, что та была покрыта явно каким-то более-менее современным материалом, чем тот, из которого были сделаны обшарпанные стены, осыпающиеся по углам. Сам домик состоял всего из двух комнат, и сложно пока было сказать, радует эта скромность или огорчает.