В аэропорту людей тьма, но свою дорогую и нежную подругу я вижу сразу. Она как летнее и яркое солнышко освещает все вокруг. Счастье, которое с ней приключилось не так давно, ощущается даже на расстоянии.
— Аня! — летит она в мои объятия, и мы обе визжим от радости, как припадочные, будто не виделись десятилетия.
— Как перелет? — смотрю на нее, розовощекую и жизнерадостную, не выпуская из рук.
От прошлой печальной и трусливой Насти не осталось и следа.
Мысленно шлю Роме за это респект.
— В целом нормально. При посадке слегка ухо заложило, — немного морщится, — жить можно. А ты?
— Все по классике. Вечером лопала шаверму, а утром — пугала унитаз, — Настя заливисто хохочет, пока продолжаю серьезничать, — жить можно.
— Понятно, — разок стискиваем друг друга в объятиях.
— А так ничего нового, — пожимая плечами, больше не заостряю внимание на себе.
— Идем? — предлагает подруга двигаться с места.
— Идем.
Мы устраиваем свои аппетитные «булки» на комфортных диванчиках в уголке за столиком в уютной забегаловке, которая недавно открылась неподалеку от аэропорта.
Мне не терпится узнать подробности семейной жизни моей подруги, Насте — со мной ими поделиться.
Смотрю на нее во все глаза и не могу нарадоваться. Веселеньких веснушек на ее лице стало значительно больше. Некогда печальные глазки горят под стать румянцу на щеках, и улыбка на губах теперь неизменна.
— Так ты, Настя, надолго к нам? — интересуюсь у нее.
— На неделю, — отвечает, улыбаясь. — Нужно присмотреть за бабушкой, пока родители Ромы будут отсутствовать.
— Кстати, как они?
— Улетели на отдых.
— О-о, интригует.
Отвлекаясь на секунду, благодарю официанта, который подает на стол наш скромный заказ. Мне достается кофе и целых два пирожных с ягодной начинкой, и Насте — обыкновенный черный чай с тремя шоколадными эклерами. Вот это аппетит.
Сколько знаю ее, подруга всегда мало кушала, а тут облизывается на сладкое, которое раньше вовсе не любила. Я тоже сегодня набрала как не в себя. И это после утреннего несварения.
— Все же сошлись? — задаю вопрос о родителях.
— Мы с Ромой держим за них кулачки, — говорит Настя, но дальше эту тему не развивает. Наверное, чтобы не сглазить. Ведь история у них такая душераздирающая, что любая «санта-барбара» отдыхает. Знаю только, что отец Ромкин напортачил много лет назад, теперь вот замаливает грехи перед сыном и его матерью.
— Что у твоего мужа слышно? — перевожу стрелки на ее новоиспеченного супруга и набрасываюсь на сладость.
М-м-м. Как вкусно... Ум отъешь.
— Все хорошо у Ромы. Он молодец, старается, — Настя откусывает кусочек своего эклера, и присоединяется к моим стонам, посвященным приторно-сладким пирожным.
Сегодня я ощущаю этот вкус особенно ярко и внутренне ликую, что необъяснимый тухлый запах, преследующий меня с самого утра, наконец-то отпустил мои ноздри.
— А как у тебя с работой?
Помню, как она рвалась устроиться еще год назад, когда они с Ромой переехали в столицу.
— Пока никак, — и загадочно так вздыхает. — Работа откладывается на неопределенное время.
Хмурю брови и перестаю жевать.
Я понимаю, Рома нехилые деньги заколачивает, Настя могла бы лежать и плевать в потолок, но этого делать она не станет. Просто не привыкла филонить. На самом деле, девчонка чуть ли не с пеленок работала, чтобы выжить.
Она творческая и трудолюбивая натура, и не из тех, кто может испугаться какой-либо работы. Здесь дело в другом.
Ее опущенный взгляд в чашку и хитро приподнятые уголки губ не ускользают от меня.
— Интересно, почему? — напираю на нее вопросом, а в груди теплится догадка.
Шанс того, что я могу быть права, становится просто огромным, когда Настя поднимает на меня глаза, наполненные счастливым блеском.
— Я беременна, — произносит тихо, чтобы услышала только я.
— Боже, дорогая! — тяну к ней руки через весь стол, чтобы обнять ее заново. С наибольшим трепетом, заботой и любовью. Вот как я ее обнимаю.
— Когда ты об этом узнала?