— А вы? — Спросил Алим.
— Я займу позиции вместе с засадой. Они должны были уже расположиться у камня, на возвышенностях.
— А мы приманка, — сказал я холодно.
— Совершенно верно, — покивал особист, — но не только. У вас есть и другая задача.
— Какая? — Спросил я.
— Мы… мы не знаем Аллах-Дада в лицо. И вы должны убедиться, что он в группе нарушителей. От этого будет зависеть, как дальше сработает засада. Если его не окажется среди душманья, мы выдавим их за Пяндж. Если же выйдет, что он там — засада частью сил отрежет им отход. Остальные вступят в бой. Главная задача — постараться взять сына Юсувзы живым.
— Мы будем мишенью для своих же, — возразил Алим, — Если завяжется бой, нас или постреляют духи, или наши же пограничники. Мы окажемся под огнем.
— Да, рискованно, — кивнул Сорокин. — Потому как только удостоверитесь, что Аллах-Дад сам ведет боевиков — подадите сигнал. Засада начнет действовать. В суматохе вы должны отступить с позиций в тыл. Вам обоим я запрещаю вступать в бой.
Мы с Алимом переглянулись.
— Каков сигнал? — Спросил я.
— Самый обычный — «вооруженное вторжение противника». Исполнять при помощи стрельбы из автомата, — ответил Сорокин.
— Вы шутите? — Спросил я недоверчиво.
Сорокин, хлюпающий по грязи чуть-чуть впереди нас, вдруг остановился. Обернулся ко мне:
— Ты чем-то недоволен, Селихов?
— Вы хотите, чтобы я задрал в воздух автомат и дал очередь? Чтобы нас немедленно расстреляли прямо на месте?
— Видимость плохая! Шумно из-за дождя! Темень — хоть глаз кали! Как ты еще подашь сигнал? Заорешь ни своим голосом⁈ В этом деле мы надеемся на слаженность ваших товарищей, Селихов. Они устроят вам такую неразбериху, что у вас будет время скрыться.
— Слишком рискованно. С тем же успехом можно и поорать. Причем вам, причем прямо здесь.
— Вся операция рискованная!
— Нет, — покачал я головой, — сигнал должен быть тайным. Таким, чтобы противник не догадался.
Я на несколько мгновений задумался, потом сказал:
— Значит, слушайте. Если Аллах-Дад все же окажется среди боевиков я сделаю вот что…
Волчий камень представлял из себя странного вида каменный вырост. Растущий из почти что ответных скал. Он был почти плоским, широким и располагался низко над землей.
Глядя на него, я подумал, что «Волчий Камень» не зря так зовется. Это было бы весьма неплохим убежищем для дикого зверя. Возможно, под ним и правда существует нора, что когда-то служила домом какому-нибудь волку.
Камень расположился слева. По правую сторону выросла пологая сопка. Припавшая к растущему выше, к горам хребту, она поросла молодыми хлыстами акации. Насколько я знал, там засела группа нападения засады.
Это были ребята второго года службы. Вел их замполит Строев. Стас Алейников и Димка Синицын тоже были там, сидели в засаде. А может быть, они находились в наблюдателях и расположились дальше и ближе к реке, чтобы первыми засечь группу душманов.
Мартынов, вооруженный пулеметом, ждал тут же, на сопке, в группе боевого обеспечения. В зависимости от ситуации, он, вместе с еще одним стрелком, должны был выдвинуться в тыл к нарушителям и обеспечить заслон. Ну или прикрыть действия группы нападения.
— Зря ваш особист все это затеял, — пробурчал Курбан, сжимая трясущиеся руки, словно для молитвы.
Одетый в один только бушлат, в тот самый, в котором его и взяли, он уже промок до нитки и дрожал от холода.
— Помолчи, — проговорил я.
— Он обрек нас на верную смерть. Молитесь вашему богу, если, конечно, веруете, чтобы нас убили быстро, — продолжал старик, сбивая голос то ли от страха, то ли от холода, — иначе всех нас ждет страшная судьба.
— Зачем ты это сделал, деда Курбан? — Спросил тихо Алим, — зачем ты связался с душманами?
— Душманы, — хмыкнул Курбан, — это для вас они «Душманы». Смутьяны, если по-русски. Но для меня они были надеждой. Надеждой на новую, лучшую жизнь.
— Нашел на кого надеяться, старик, — хмыкнул я.
Курбан медленно обратил ко мне свое лицо. Его кругловатые очертания проступили в темноте, спасал от который только приспособившийся глаз.
— Тебе не понять, мальчишка. Ты родился в СССР, в этой стране безбожников. Ты не знаешь другой жизни. Ты не знаешь истинного Бога. Ты слаб, напуган и скован по рукам и ногам твоей безбожной идеологией.
Я хмыкнул.
— Да? Но почему-то «слабый», «напуганный», «скованный по рукам и ногам» человек сейчас свободен. А еще смотрит на тебя без страха. А ты в наручниках и трясешься словно пес. Куда привела тебя твоя жажда «лучшей жизни»?