— Ладно, если ты так хочешь! — в гневе выкрикнул Лукойо. Он вскочил, ударился головой о каменный свод, выругался и бросился прочь из пещеры, покинув плачущего и стонущего Огерна.
Огерн долго рыдал, — рыдания сотрясали все его тело и обессиливали. Вконец изможденный, он упал на холодный каменный пол и несколько раз всхлипнул уже без слез. Вскоре он затих и крепко уснул. Сон окутал его серой мглой, похожей на тот тоскливый туман, который вымочил траву в скорбное утро похорон Рил.
Но не Рил развеяла туман, а золотистый свет, и, когда мгла рассеялась, Огерн увидел фигуру прекрасной женщины в прозрачных одеждах, уже являвшейся ему как-то во сне, и узнал богиню-улинку. Огерн осмелился прошептать ее имя.
— Рахани!
— Иди ко мне, Огерн. — И рукой из-под прозрачной накидки богиня поманила кузнеца. — Уйди в свой внутренний мир и приди ко мне. Приди — и ты обретешь покой, и утешение, и наслаждения, о которых любой смертный может только мечтать… если ты сумеешь отыскать меня… если сумеешь добраться до меня… если сумеешь коснуться…
Руки Рахани двигались, летали, бедра покачивались в танце, и покровы одежд окутывали ее, прятали, превращаясь в дымку, в туман, в котором она в конце концов исчезла.
— Рахани! — вырвался у Огерна отчаянный крик. Он протянул руку, попытался схватить, удержать богиню, но рука его сомкнулась на камне, и камень стал согреваться, желтеть… Огерн понял, что видит освещенный солнцем выступ стены.
Огерн замер, быстро осмотрелся и понял, что он по-прежнему в пещере. Все его тело, казалось, налито свинцом. Он с огромным трудом сел, уронил голову на грудь и пробормотал:
— Я проснулся…
— Да, хвала богам!
Огерн вздрогнул и резко поднял голову. Перед ним стоял Лукойо, сжимавший в руках бурдюк с водой. Огерну даже не пришло в голову поинтересоваться, откуда взялась вода. Он схватил бурдюк и сделал несколько жадных глотков. Отдав бурдюк полуэльфу, кузнец проговорил:
— А я… думал, ты бросил меня.
— Бросил, — кивнул Лукойо. — Только тут по ночам такая холодина, вот я и решил, что идти-то мне некуда. — Он вздохнул. — Помереть-то я и тут могу вместе с тобой. Уж лучше, чем в драке с мантикором, а то еще и ламия удушить может. Но может быть, ты уже раздумал умирать? — не слишком обнадеженно спросил полуэльф.
Немного помолчав, Огерн ответил:
— Не знаю, Лукойо. — И, посмотрев другу прямо в глаза, кузнец вымолвил: — Понимаешь… я влюбился.
Лукойо выпучил глаза.
— Но вообще-то от этого не умирают.
— Нет, не умирают, — согласился Огерн. — Но та, в которую я влюблен, богиня, улинка.
Лукойо не сводил с друга широко раскрытых глаз.
— О Огерн! — вырвался у него вздох боли и страдания.
— Да, — грустно кивнул Огерн. — Поклоняться богине, дарить ей свою преданность — это одно дело, но влюбиться…
— И что же ты собираешься делать? — прошептал Лукойо.
— Я разыщу ее, — решительно выпрямился Огерн, тяжело поднялся на ноги. — Я разыщу ее вновь или погибну. И если встречи с ней мне суждены только в моих снах, то я погружусь во сны. Она молила меня искать ее в моем внутреннем мире.
— В твоем внутреннем мире? — нахмурился Лукойо. — Но как же ты сделаешь это?
— Так, как это делают шаманы. Я много раз говорил с целителями нашего клана и знаю, что они погружаются в сон и путешествуют далеко-далеко, в то время как тела их неподвижны. Я буду сидеть здесь, пока не усну и пока не воскрешу тот сон наяву, потому что знаю — ясно, так ясно, как никогда ничего не знал прежде, — что я должен либо найти ее, либо умереть.
Лукойо задумался. Пожалуй, не было нужды напоминать Огерну о том, что они могут умереть так или иначе. Да, наверное, лучше умереть в этой пещере, чем где бы то ни было еще от голода и жажды — да, лучше здесь, чем в пасти мантикора. Умереть, не зная, что умираешь… Наверное, и это лучше, чем умирать, понимая, что умрешь, пытаясь из последних сил спасти друга.
— Тогда усни, Огерн. Пусть потом ты снова проснешься, но сейчас усни, если можешь.
— Усну… иначе мое тело навеки высохнет в этой пещере.
Огерн закрыл глаза, откинулся назад, прислонился спиной к стене… На самом деле ему казалось, что если он не отыщет богиню, то предпочтет смерть тому, чтобы лицом к лицу встретиться с жизнью, лишенной Рил, лишенной Рахани, с жизнью, в которой ему придется смириться с тем, что Улаган опустошает мир и подвергает человечество изощренным пыткам, испытывая при этом мстительную радость.