— И все? — изумился Лукойо. — А разве он не должен побывать в бою и вернуться живым?
— Желательно, но ведь никаких боев может и не случиться, — возразила Эллуэра. — Кроме того, ты уже так или иначе доказал, что ты храбрец — так говорят Огерн и все, кто ходил с ним. В этом никто не станет сомневаться, раз они так сказали.
Лукойо не отрывал восхищенных глаз от девушки и был благодарен своим новым друзьям. Как же все-таки странно…
— Но ведь я потерял сознание в бою!
— Не в бою! После боя! — уточнила Эллуэра. — К тому же ты уже был изможден, когда наши встретили тебя.
Лукойо возмущенно выпрямился.
— Я шел и бежал столько же, сколько они.
— Верно, — кивнула Эллуэра. — И когда они рассказывали о тебе у огня, они говорили об этом с большим уважением. Но они понимали, что ты нездоров.
И никогда даже не намекнули, что догадываются!
— Итак… — поспешно проговорил Лукойо. — Свою воинскую доблесть я доказал…
— Теперь ты должен доказать, что можешь быть добытчиком. — Глаза Эллуэры засверкали. — То есть должен, если хочешь жениться.
— О, я хочу! — Лукойо схватил ее за руку, заглянул ей в глаза. — Если я покажу, что умею охотиться, и выстрою дом, ты бы согласилась выйти за меня?
Глаза у Эллуэры стали большими-пребольшими. Она потянулась к Лукойо. Ее губы были слаще меда, слаще любых ягод. Он закрыл глаза, чтобы лучше чувствовать прикосновение к возлюбленной…
Но вот Эллуэра отстранилась. Глаза ее, по-прежнему огромные, сверкающие, неотрывно смотрели на Лукойо.
— Может, и согласилась бы, — ответила она. — Но на этот вопрос ни одна женщина не может ответить до тех пор, пока мужчина ее не спросит.
— Я же спросил… — начал Лукойо и запнулся. — Нет, не спросил. Я сказал, если бы…
— Тогда так: если бы ты прожил с моим народом два года и доказал бы, что ты готов прожить с нами всю жизнь, то тогда…
— Это я мог бы, — перебил ее Лукойо. — Для меня важнее другое — захотят ли ваши люди, чтобы я остался среди вас?
— О да, — нежно проговорила Эллуэра. — Судя по тому, что я слышала у костра, все будут только рады, если ты останешься.
Немного погодя Лукойо вернулся в заросли, где располагалось его временное убежище, и обнаружил, что на другой постели лежит Огерн. Охотник сел, усмехнулся и сказал:
— Похоже, твоя сиделка приглянулась тебе, а, лучник?
— Очень приглянулась. — Лукойо медленно опустился на ложе из сосновых лап. — Но ты-то почему пришел, Огерн? Сиделка мне больше не нужна, а если бы и была нужна, я бы не выбрал для этого тебя.
— А я как раз и пришел потому, что тебе больше не нужна сиделка, — ответил Огерн и улыбнулся. — Нам надо потолковать о будущем, Лукойо.
Лукойо собрался с духом.
— Говори.
— Ты хочешь вернуться к своему племени?
— Ни за что! — воскликнул Лукойо, брызгая слюной. — Они вышвырнули меня! Но еще раньше они вышвырнули меня из своих сердец — в тот день, когда я родился!
Полуэльф умолк, пораженный собственной страстностью.
— Что ж, очень глупо поступили. Тем счастливее мы, — заключил Огерн. — Ты хочешь стать бири, Лукойо?
— С радостью, — воскликнул Лукойо. — Но способна ли лиса стать волком? Уши у меня всегда будут торчком, а мои ноги всегда будут ногами кочевника!
— Если они будут всегда возвращаться в деревню бири, в этом не будет ничего дурного, — задумчиво проговорил Огерн. — Важно, чтобы другие части твоего тела не стремились к другим женщинам, а только к твоей избраннице. Лиса может быть принята в волчью стаю, Лукойо.
— Я такого никогда не видел и даже не слыхал о таком.
— Я тоже, — кивнул Огерн, — но я слыхал, что, бывало, волки выкармливали человеческих детенышей и относились к ним, как к своим собственным. Так, может, ты согласен стать почетным волком, Лукойо, и смешать свою кровь с кровью нашего племени?
Лукойо не отрывал глаз от Огерна. Он весь напрягся, дрожал, он не мог поверить в собственное счастье.
— Да ладно, неужели я делаю тебе такое уж выгодное предложение? — негромко пошутил Огерн. — Да и кровь свою с нашей ты уже смешал на поле брани. Так ты хочешь этого?
— Всем сердцем хочу!
— Тогда это произойдет.
Кузнец-великан встал, улыбнулся, наклонился и пожал руку Лукойо.
— Когда мы вернемся на свою землю и отстроим заново нашу деревню, мы примем тебя в племя, как подобает. Но в наши сердца мы тебя уже приняли, Лукойо. Доброй тебе ночи.