– Достойный ответ, – заметил Владислав. – Все бы так верили в Бога!
– Они были простые люди - крестьяне, ремесленники, строители, но мастера своего дела. И основали красивое и процветающее поселение в ваших краях. О нём было известно даже в Европе! В колонии появились каменные четырёхэтажные дома, церкви, школы, парки с фонтанами и фабрики. Всё было чисто и уютно. Ваша императрица курила вместе с фрейлинами сигареты из Сарепты и носила платья из сарпинки, названной по местной реке Сарпа. А горчица, которую там впервые вырастили, до сих пор одна из лучших! А тогда масло из неё поставлялось даже для стола её Величества.
При этих речах у Владислава взыграло даже некоторое чувство национальной ревности. Но что-либо возражать он не стал – из песни слова не выкинешь! Он только спросил:
– Так вы тоже гернгутеры, что ли?
– Нет-нет, – возразил Гюнтер. – Тут мы согласны с главным постулатом вашего Учителя: Бог един для всех! Но создать где-нибудь вдали от проклятой цивилизации Град Божий мы, как наши предки, не против. А с Шацким я ранее списался через интернет. Ведь у нас оказались общие интересы, так как я – сторонник Гринписа. Но я также – историк и встречался позже с ним в музее «Старая Сарепта», когда приезжал изучать историю моих предков в ваших краях.
*****
Владислав молчал, размышляя, насколько будут совместимы понятия европейцев, их характеры с российским менталитетом: «Получится ли у нас совместное житие?».
Ответа пока не находилось. Гюнтер был старше парня, опытнее, хотя пока и признавал за Владиславом авторитет, осенённый тенью Учителя. В любом случае, немец являлся форштеером своей группы, и с ним стоило считаться.
Тем временем немец продолжал:
– Как бы то ни было, в нас тоже говорит кровь тех пионеров, которые осваивали новые земли. Ведь гернгутеры отправлялись во все стороны – и за океан на Дикий Запад, и на бескрайние просторы России.
– Да русские тоже не подарок, – хохотнул Иван. – Их тоже вечно тянуло в далёкие края за романтикой. Ну, и неплохо бы найти местечко, где можно на халявку пожить.
– Да-да, знаю эти русские сказки, – парировал тоже с иронией Гюнтер. – Вас как раз и губят надежды на каких-то золотых рыбок, щук и скатерти-самобранки, от которых всё задаром! Отсюда и ваши беды. А протестанты больше надеются на себя, чем на какие-то сказки или мифы. Их идеал был всегда прост: жить свободно на заработанное собственным трудом. Большинство из тех, кто сейчас отправился с вами, – представители нашей коммуны в Германии, где жили по таким же законам. В ней были люди разных наций, которые не хотели тупо работать и… Как говорят у вас? Набивать карманы жадных хозяев! Я всегда ненавидел общество, где всем наплевать на всех, где люди, встречаясь, думают друг о друге: «Сколько я могу на нём заработать?» Глобалистам удалось то, что замышлял ещё Хитлер: атомизировать общество – сделать всех индивидуалистами, которым наплевать, что происходит у соседа. Вот из-за этого и распри между нами!
Почувствовав схожие умонастроения, Владислав оживился:
– Во-во, именно так у нас и будет в новой общине. У русских говорят немного по-иному – жить по совести. Только не надо думать, что лишь у вас были коммуны. В двадцатые годы прошлого века в Сталинградской области такую же коммуну у нас основали толстовцы.
– Что-то я не слышал о таком, – удивился Иван.
– Да, была. Но после эти толстовцы перебрались почти туда же, куда едем мы – на Алтай. К сожалению, большевики и там их достали! И одних общинников отправили в ссылку, а другим пришлось согласиться идти в колхоз.
– Испортили ваши комми* замечательную идею своими погаными руками, – резюмировал Ландрус. – Я знаю, они пели, что надо разрушить старый мир до основания. Но вот новый мир у них получился кривобоким.
– Ну, чьи они, откуда взялись эти разрушительные идеи – ещё надо поспорить, – парировал Иван. – Миф об Утопии как раз попали в Россию из Европы! Впрочем, что коммунизм, что утопия, что рай – всё едино!
Немец небрежно махнул рукой, показывая, что не хочет продолжить бесполезную пикировку, где не найдёшь правых и виноватых.
Тут как раз Зигфрид взял в руки гитару и стал набренькивать знакомую до боли мелодию – что-то близкое и в то же время давно ушедшее. Австриец взял аккордом повыше, пожёстче, и Владислав, наконец, узнал давний хит любимых им рок-кумиров. Текст композиции сейчас так удачно укладывался под их настроение. Все стали подпевать под плавное качание вагона: