силы. Вместе с имамом он также сдался в плен. Когда в 1871 году в Дагестан приезжал Александр II, то бывшего наиба представили императору. И, как сообщает исследователь Е. Марков, Закарья получил от Александра II «разрешение носить на своей черкеске зеленый кант инженера в ознаменование его инженерных талантов».
Али–Дибир из Гуниба, служивший у Шамиля кадием, дрался вместе с другими до конца и остался в живых. Вместе с ним был и 12–летний сын его, впоследствии известный в Дагестане медик Уллу–Саид Аркасский (умерший в 1914 году).
Что могли сделать 400 человек, пусть самых отчаянных и преданных, пусть даже на высокой горе, но без оружия, уставшие и изголодавшиеся, против 10–тысячной армии Барятинского?! И все‑таки сражение было разыграно по всем правилам военного искусства.
Царские войска окружили Гуниб–гору. Ждали командующего. Барятинский въехал в Дагестан со стороны Грозного. Прежде всего он посетил Карату, где недавно останавливался Шамиль. Встретили генерала торжественно. Горцы стреляли в воздух, радостно приветствовали его. Салютовали в общем‑то не самому Барятинскому. Просто люди устали от бесконечной войны. Они не хотели больше ни убивать, ни быть убитыми.
Через два часа командующий выехал из аула. За его каретой бежали некоторые из взрослых и множество детей, подбирая гривенники и медь. Генерал знал, что делал. Не успел он приехать в следующий пункт, как молва с быстротой молнии разнесла весть: Барятинский вчерашним врагам раздает золото и серебро.
В Тлохе командующий отдыхал под большим ореховым деревом. Сюда к нему привели жену Хаджи–Мурата Сану и троих детей наиба — Гуллу, Абдул–Кадыра и Хаджи–Мурата младшего. Князь разговаривал с ними ласково. Сану и дети стояли, опустив головы, но ни особой радости, ни любопытства не проявляли.
Следующая остановка была в Ашильте. Долго смотрел Барятинский на Ахульго. Следы траншей, развалины батареи и знаменитой Сурхаевой башни видны были из Ашильты невооруженным глазом. Командующему рассказали, что здесь Шамиль ускользнул от неминуемого, казалось, плена и гибели. Говорят, Барятинский, увидев страшную пропасть и крутые тропы, по которым имам вышел из окружения, забеспокоился: а вдруг Шамиль вырвется на свободу из осажденного Гуниба?
После Унцукуля — Гимры, родина Шамиля и Кази–Магомеда. Здесь командующий отдыхал в саду под хурмовыми деревьями. Гимринцы знали: вот этому человеку белый царь приказал пленить их выдающегося земляка. Конечно, можно было из‑за дерева одним выстрелом убить генерала. Но Шамиля‑то этим не спасешь! Поля не засеяны, болезни одолева-• ют, сил нет воевать, а самое главное — разуверились люди… Сколько лет кресалом высекали из них огонь, сколько полегло в сражениях! Гранит бы такое не выдержал, а они вот все еще стоят.
14 августа Барятинский прибыл в Цатаних. Далее его путь лежал через Танус, в Хунзах. Затем — головокружительный спуск в Голотль. Дорога, по которой ехал генерал, шла по берегу другого Койсу — Аварского. Справа была Тили–меэр — Седло–гора, которую русские солдаты окрестили Чемодан–горою.
На Голотлинском мосту князя принимал вчерашний наиб Кибит–Маго–ма. Командующий принял его приглашение к обеду. Кибит–Магома щедро угостил царского наместника. Сопровождавший Барятинского военный историк и писатель Арнольд Зиссерман в своей тетради тогда записал: «После обеда мы выехали из аула к подножию Чемодан–горы ночевать».
На следующий день главнокомандующий прибыл в Ругуджу. Над аулом в некотором отдалении возвышалась Гуниб–гора. Салют в честь приезда князя наверняка должен был услышать если не сам Шамиль, то его мюриды. До их постов было всего 5–8 километров.
18 августа на Гудул–майдане73 Барятинского встречал Самурский полк. В воздух летели шапки, солдаты кричали «ура!» и стреляли из ружей. Все это хорошо видели защитники Гуниба. С горы прогремело несколько пушечных выстрелов, но ядра до русских войск не долетели: слишком примитивны были орудия Шамиля. По специально расширенной тропе Барятинский поднялся на Кегерский хребет, где принял парад войск, которым предстояло штурмовать Гуниб.
Четыре дня безуспешно велись переговоры с Шамилем. 22 августа их прервали, а 23 августа командующий приказал начать военные действия. Весь день 24 августа по Гунибским укреплениям били пушки. С высот Кегера Барятинский отлично видел, как солдаты Апшеронского, Самур–ского, Северского и других полков, подсаживая друг друга, цепляясь за малейшие выступы, поднимаются все выше на скалы Гуниб–горы.