Йокаи стал редактором газеты «Партии мира», партии, которая воспрепятствовала тому, чтобы Кошут в самый кризисный период революции и одновременно в самый подходящий момент для развертывания революционных действий, опираясь на левое крыло Национального собрания, взял власть в свои руки и предал суду Гёргея, совершавшего одно предательство за другим; Йокаи стал редактором газеты «Партии мира», которая воспротивилась тому, чтобы главнокомандующим всеми венгерскими войсками назначили революционера Бема, и вовсе не из-за того, что он был поляком. Ведь сторонники «Партии мира» ни слова не сказали против того, чтобы главнокомандующим был поляк Дембинский[89], не такой последовательный революционер, как Бем. А против генерала Бема они протестовали потому, что его командование отразилось бы на всем ходе внутренних событий в стране. Газета Йокаи, воспользовавшись излюбленным методом врагов революции всех времен, оклеветала вождя левого крыла Национального собрания Ласло Мадараса, заявив, что он «украл золото и драгоценности». Ликуя, писала она 4 мая 1849 года: «Мадарас исчез, Танчич молчит. Ряды фламингов редеют» (фламингами прозвали левых депутатов Национального собрания за то, что они носили на шляпах красные перья. — А. Г.). Эта же газета защищала тех, кто после вступления Виндишгреца в столицу перешел на сторону австрийцев. Та же газета назвала внутренними врагами «Мартовскую молодежь» и направила свой главный огонь против нее. После переезда правительственной газеты в Будапешт в мае 1849 года редакция выступила с такими хвалебными речами по адресу города Дебре-цена: «Необычайно трезвое население Дебрецена помогло нам победить опасное течение (понимай под этим левое крыло парламента, Петефи и его сподвижников. — А. Г.). В Будапеште парламенту угрожал уже уличный сброд. Нам известно, кто ими заправлял. Заправилы всегда находили себе поддержку у черни…»
Через несколько десятилетий палач венгерской революции 1848–1849 годов, император Франц Иосиф, вероятно в благодарность за услуги, назначил Йокаи депутатом верхней, аристократической палаты. Нет никакого сомнения в том, что если бы Петефи не погиб, то ему император «назначил» бы смерть на виселице.
Произведения Йокаи сыграли большую роль в истории венгерской литературы. Петефи понял значение Йокаи как писателя сразу же после выхода его первых книг, однако он порвал с ним, потому что Йокаи предал знамя революции. Такова истинная причина «дурного, грубого» характера Петефи. К сожалению, поэт ничего больше не мог сделать, как только резко прервать отношения со всеми теми, кто предал революцию и венгерский народ.
* * *Падающие листья пожелтевших деревьев уже чертили в воздухе: сентябрь 1848 года. Вашвари, как и Петефи, «отстраненный» правителями от пештского народа, организовал партизанский отряд. Позднее этот отряд был преобразован в батальон «красношапочников», и где бы он ни появлялся, он заставлял отступать врага.
«Красношапочники» участвовали уже в знаменитом шукороиском сражении[90] и задали основательную трепку бандам Елашича.
Капитан Петефи, задумчивый, брел по улице. Навстречу ему показался батальон «красношапочников» — его вел двадцатидвухлетний командир Вашвари. Петефи увидел друга.
— Пал! Дружище! — закричал он.
Вашвари остановился, вслед за ним и весь отряд. Друзья обнялись, потом Вашвари таинственно шепнул Петефи:
— Ты лучше взгляни, кто идет позади меня! Петефи обернулся. В пятидесяти шагах от него стоял старик в гонведскои форме, в руках он держал огромное знамя. Петефи смотрел, смотрел на старика и вдруг стремительно бросился к нему:
— Отец! Отец!
Кто-то из товарищей по отряду взял у Петровича знамя из рук, и тогда отец с сыном обнялись. Высокий худой Вашвари стоял возле них и смеялся от радости. «Красношапочники» узнали поэта — они ведь не раз слышали его на народных собраниях.
— Да здравствует Шандор Петефи! — загремел весь отряд.
— Да здравствует его отец, Иштван Петрович! — крикнул Вашвари.
Старик Петрович высвободился из объятий сына, взял в руки знамя, высоко поднял его и сказал:
— Нам надо идти! Если хочешь повидать меня, приходи к нам на постой.
И отряд тронулся.
Трус Елашич убегает в Вену — Он мадьярского боится плену. Трус бежит от нашего удара — Впереди нас знаменосец старый. Знаменосец старый перед нами. Кто он, ярый, проносящий знамя? Им любуюсь с восхищеньем детским: Тот старик со знаменем — отец мой. «Родина в опасности», — слова те До его достигнули кровати. Не костыль — он твердою рукою Поднял наше знамя полковое. Пятьдесят уж восемь лет согнули Плечи, не боящиеся пули. Что его призвало в гром сражений? У него хозяйства нет и тени. Он своей землей назвать не может Даже ту, где гроб его положат. Потому что нет иного в жизни, Вот богач не бьется для отчизны, За свое богатство всех погубит. Лишь бедняк душой отчизну любит!