Малфой довольно улыбается и нагло устраивает руку на ее плече, разворачивая обратно. Раздосадованная сложившейся ситуацией и положением, в котором волшебница пребывала, находясь в чужой гостиной, зная чужой пароль и откровенно пялясь на замершего и спокойно занимающегося своими делами Риддла, она тяжело вздохнула, не осмеливаясь глянуть тому в лицо. Потому что увидеть скуку или насмешку не хотелось. Совершенно точно не хотелось, ведь Том умел слишком хорошо осаждать такими эмоциями, мелькающими в идеальных чертах.
Но у Абраксаса, явно нахватавшегося нахальства от сверкающего странно изумрудными радужками Долохова, были другие планы. Видя опущенную голову замершей рядом девушки, он цокнул языком и запустил ладонь под ее подбородок, заставляя посмотреть прямо в антрацитовые глаза и…
…и утонуть в них. Потому что Том улыбался. А за его улыбку хотелось продать весь этот чертов мир.
========== Рыцарь. Том Риддл; ОЖП ==========
Кровь раздражающей горячей струйкой чертила себе дорожку по болезненно-бледной коже Тома. Нос ныл, словно чужой кулак выломал его и раскрошил, после чего замотал кости дешевым скотчем и вставил обратно, а желание сдохнуть превышало все обычные нормы. Приют выматывал, приют грязными дымными кольцами обволакивал горло и раздирал гортань, приют вязкой темной жидкостью цеплялся за органы и забирал годы жизни, впиваясь в сердце. Клыки воткнулись, дышать тяжело, ребра отбиты в драке.
Не жизнь, а какое-то ебаное развлечение. Выйти бы из нее, поставив на паузу, пересечь черту бедности и ненужности, в какой застрял юный волшебник, вырасти — резко, безумным вихрем взвиться ввысь и переступить порог совершеннолетия, чтобы навсегда избавиться от горького привкуса слипшейся каши или скандалов на заднем дворике, пока выцветающее лето сжигает деревья и прячет лучи за вновь нагоняемыми тучами.
Трава ломается и шерстит под ногами; привычка защищать слабых никогда раньше не проявлялась. Но у той малолетки глаза были испуганные-испуганные, раньше Том таких никогда не видел. Даже в Хогвартсе, сталкиваясь в коридорах с этой младшекурсницей с хаффлпаффа, он лишь фыркал и проходил мимо: год назад она попала в дрянное место его тщательно скрываемой жизни и решила, что раз они оба маги, то должны держаться вместе. Часть прядей, обрамляющих округлое лицо, блестела сединой. Том ее логику считал наиглупейшей.
Война не щадила никого: Риддл вчитывался в рваные статьи, замеченные в открытых газетах воспитательниц, и морщился, содрогался от воя сирен и натурально начинал молиться. Мир чудес и волшебства мог бы скрыть его и позволить находиться в привычной среде, но директор почему-то не хотел идти на уступки, чтобы спасти жизнь ученику.
Бель приближается неслышно. Том оборачивается к виновнице сломанного носа ровно в тот момент, когда солнце отливает в пепельных прядях, и девчушка опирается оголенной спиной о стену, возле которой стоит он, слизывая медную кровь. Разорванное платье и отлетевшие сизые пуговички, она придерживает белоснежной ладонью дешевую одежку и тяжело дышит.
Глаза красные-красные, щеки впалые, пальцы дрожащие. Смотреть противно.
— Почему ты помог мне? — голос у нее тоже мерзкий, высокий, ломающийся. Она сглатывает громко и усмехается, тянется ладонью в кармашек, покрытый узором клетки. Ответа явно не ждет.
— Потому что когда на моих глазах недоразвитые идиоты утаскивают забитую девчонку изучить ее тело и посмотреть, как им пользоваться, сидеть в стороне просто неправильно. — Он поворачивается к ней, заинтересованно склоняя голову. В антрацитовых глазах плещется гнев от произошедшего. — Можешь не брать это действие на свой счет.
Волшебница покладисто кивает и извлекает помятую сигаретную пачку. Том отворачивается, слыша приглушенный щелчок пальцев и втягивая в себя взвивающийся от полоски никотиновый дым. Ему пришлось использовать кулаки, принизить себя до уровня магглов. Именно пришлось, крышу сорвало, выдрать черные языки этих непропорционально мозгу огромных тел хотелось с сумасшедшим по силе желанием.
Наверное, будь эта Бель близка ему, он бы не остановился. Убил. Повел себя истинным гриффиндорцем за подорванную честь дамы — то ли джентльмен, то ли совмещающий слабоумие и отвагу субъект.
Она курит рвано, нервно, разжевывает в себе произошедшее. Хрупкое тело бьет дрожь, и Том даже всерьез раздумывает, а не скончается ли она тут напуганным кроликом? Большие глаза пожирают его, сердце стучит с зашкаливающей скоростью. У маленькой волшебницы на этом свете тоже никого, лишь бессрочные переезды и попытки скрыться от разрушений и хаоса наступившей войны.
Подошва чужой обуви давит на их горло и не позволяет полноценно вздохнуть. Костяшки противно зудят от бесчисленных ударов.
Беря у нее сигарету и молча затягиваясь, Том думает лишь о том, что из их проданных алкоголичке-директрисе душ выйдет неплохой дуэт: проститутка и убийца. Сорвать бы куш на этом, применив его интеллект и ее наивную красоту, но как-то не хочется. Потому что использовать кого-то для удовлетворения собственных потребностей — мерзко.
И, впрочем, его мозга вполне хватит на то, чтобы испоганить оставшуюся жизнь этих ублюдков. Закончится время в приюте, он нашлет особенно заковыристое проклятье. Магглы суеверны, Том зол.
Бель даже курить нормально не может.
========== Пророчества. Том Риддл; Гарри Поттер; Лили Поттер ==========
— Она улыбалась, когда умирала? — голос Гарри дрогнул, и тот потянул ладонь к горлу, хватаясь за него и слабо оттягивая кусочек кожи. — Улыбалась ведь, да?
Волдеморт не скрывает надменной усмешки, стоя прямо перед ним и любопытным взглядом изучая повзрослевшие черты. Он сумасшедший, он чудовищный, он, уже давно потерявший собственную человечность где-то между первой дракой в приюте и осознанным убийством, сейчас молчаливо ждет, пока прозрачная слезинка сбежит по щеке Поттера и прочертит себе дорожку через копоть, приевшуюся к коже.
Лили не улыбалась. Лили, кажется, никогда ему не улыбалась, сколько бы нутро не жаждало этого действия от малинового росчерка ее рта. Она плакала, дралась, кричала, было дело, даже швырялась мебелью, когда, лишь ради смеха, Том рассказал ей о пророчестве, выданном его личной предсказательницей. Та была намного профессиональнее Трелони и глубоко погрузилась в свой предмет, получая с каждым годом все больше и больше силы, а Лили пообещала покончить с собой. Она часто обещала, только вот, хваленая гриффиндорская смелость пропадала после ленивого взмаха палочкой.
Волдеморт был упрямее. Она даже под Империусом, пока глаза старательно изображали влюбленность, не дарила ему ответной усмешки. Хотелось ее ненавидеть.
Предсказательница на ломаном английском твердила ему о погибели и воскрешении, запутавшемся круге жизни и смерти, из которого ему выйти больше не суждено. Она любила повторять про власть и опьянение ей, а Волдеморт не то, чтобы вслушивался в мелодичные речи — так, изредка различал ее слова и вникал в их смысл. Паутина благоговения перед будущим сжимала оставшуюся частичку его души, женщина замирала на подлокотнике кресла, пока его ладонь скользила по ее спине.
Она говорила о любви. Том Риддл никогда не знал, что это такое. Ведь определенно не позволение какой-то грязнокровке закатывать ему истерики при встрече и ласково просить избавить от его влияния, когда заклятие достигало апогея? Нет, определенно нет. Любовь, это что-то большее, чувственное, близкое другим, но не ему.
Лили не была его любовью, предсказательница сдохла в муках в очередном приступе связи со Вселенной, а Волдеморт даже не закурил. Ему было плевать. Долохов сказал, что такой холодности к чьей-то смерти тот не испытывал никогда раньше.
Волдеморт ступал, и пред ним падали города, магические поселения. Волдеморт шел лишь одним путем, жестоким, кровавым, зверски желая достигнуть власти. Он усмирял и покорял, но не умел слушать — предсказательница всегда едко шутила, что стоит подарить ему дополнительную пару ушей. Может быть, это и стало причиной ее смерти.