Впрочем, будучи лёгок на помине, он не заставил себя долго ждать.
- О, Михрюта, - начал было по привычке старый разведчик, но осёкся на полуслове. - Итить-тыть, да их тут двое, давай подсоблю, и он ловко подхватил разомлевшего папашу. После чего оба завалились в заросли мальвы у соседского забора.
- Ничего, - успокаивал себя Ларионыч, - мы ж бойцы. Слышь, ты же боец?!
Андрей Ильич только мычал и на четвереньках пытался уползти из крепких объятий пленителя.
Наконец-то можно обеими руками поддерживать сложную конструкцию, которую он соорудил из двух велосипедов. Вот и долгожданная калитка бабы Фроси.
- Само собой, - прошипел Ларионыч, заметив предостерегающий жест Межина и с нежностью добавил, - будто языка через линию фронта переправляю.
Велосипеды брошены во дворе и, не смотря на протесты, Ларионыч освобождён от свои добровольных обязанностей. Глубоко вздохнув, он поплёлся по пустынной улице, бормоча что-то недовольным голосом.
Стараясь не шуметь сам и уговаривая Андрея Ильича тоже вести себя как можно тише, дабы не «разбудить его злую бабку», Михаил Андреевич, не смотря на абсолютную темень, всё-таки довёл своего спутника до люка и заманил в погреб обещаниями продолжить праздник заначкой его престарелой родственницы. Несмотря на удачу, которая не изменяла Михаилу Андреевичу, спуск был экстремальным. Его так сказать брат пару раз оступился, в довершение повис на руках и чуть не сбросил Михаила Андреевича с четвёртой ступеньки. Их возня разбудила Ефросинью. Уже, зажигая свечу, они услышали как из полузабытья, стараясь справиться с непослушной дикцией, она голосила с нарастающей громкостью.
- А ну пошли! Ишь жульё кака́я. Увесь карасил потаскали, гадюки! Милиция, милиция! Карау-ул!
Ошарашенный происходящим, со словами: «По-моему я уже здесь был, только давно, ну не здесь, а наверху. О, опять наверху, но не там», - Андрей Ильич безропотно совершил временной переход и опомнился только во внутреннем дворике Михаила Андреевича.
- Ты куда… Да как, вообще… А где это… вот это вот…
Он в недоумении крутился на месте, и Михаилу Андреевичу стоило большого труда удерживать его в вертикальном положении.
- Пойдём, пойдём. Здесь для тебя безопаснее, а то не ровен час загремишь там в психушку со своими сентенциями.
Михаил приобнял своего отца и в голосе его появились мстительные нотки:
- Тебе здесь понравится, диссидент ты мой прозорливый.
***
Пролетели два дня нескончаемых разговоров, Всё же, много лучше иметь информированного союзника, нежели введённого в заблуждение пленника. Так рассудил Михаил Андреевич. Открылся своему родителю, и снова спешит на толпу застойного периода.
С тяжёлым сердцем оставлял он своего ошарашенного предка в незнакомом ему будущем. Не произойди череда абсолютно фантастических случайностей, позволившая им объяснится, он всю жизнь считал бы своего отца предателем, бросившим семью в тяжёлое время. И никогда даже не подумал бы, что тот поступил подобным образом, поскольку не хотел подвергать дорогих людей опасности из-за своей антисоветской, как он выразился деятельности.
Это растрогало Михаила Андреевича. Боже мой, он называет так критику существовавшего строя, имевшую своей целью простое исправление мелких ошибок. Когда Андрей Ильич поверил, наконец, что «Нерушимый» всё же рухнул и вместо свободного необъятного союза страну окружили мелкие ищущие выгодную зависимость государства. Михаилу Андреевич не на шутку обеспокоился здоровьем отца, который выглядел человеком, получившим тяжёлую контузию, как некогда говорилось, пыльным мешком из-за угла.
Сложные переживания, бродившие в душе путешественника, нашли, наконец, выход и трансформировались в сыновние чувства. Обманчивая уверенность в полной защищённости, которая с потерей близких уже давно сменилась на гнетущее бремя ответственности, вдруг снова вернулась к нему, и, не по возрасту беззаботно улыбаясь, Межин вдруг почувствовал себя как за каменной стеной.
Он почти бежал к месту совершения спекулятивных действий. Вот и заветная изгородь. За ней, в глубине сквера заметно беспорядочно-беспокойное движение. Там на небольшом пятачке люди делятся на два лагеря. Первые хотят продать, вторые купить. Между ними те, кто хочет поменять, но на этой туче им не рады: здесь делают бабки. Сбившись в небольшую кучку, они, как бедные родственники кочуют с одной стороны площадки на другую, виновато озираясь по сторонам.