***
«Какой приятный человек, - думала Антонина Александровна. – И как хорошо, что именно он теперь сосед, а не эта отталкивающая пара», - имея в виду Верку и её «малахольного» сожителя. Баба Фрося воспринималась отдельно, к ней Антонина Александровна всегда проявляла сочувствие.
Однако тревожный осадок после испуга при первой встрече, не давал успокоиться. «Надо же, как похож, настоящий двойник, если бы не была уверена, что у Андрея не было братьев, подумала бы, что близнец. А вдруг!? Он ведь был детдомовский - мог и не знать. Например, перепутали что-нибудь в роддоме. Сколько таких случаев?».
Поймав себя на том, что вспомнила его в прошедшем времени, она вздохнула: «Что с ним, жив ли вообще?», - стало грустно.
Антонина Александровна подумала, что всё могло сложиться по-другому: они ведь любили друг друга. Да, именно так, любили. Он так красиво ухаживал.
Ничего не мешало создать крепкую советскую семью, если бы не одно «но». «К сожалению, - думала она, - так часто бывает. Кажется, что человек создан из одних достоинств, но какая-то незначительная и незаметная поначалу червоточина всё сводит на нет».
Вспомнив её разговор с соседом, она совершенно согласилась с тем, что причиной всему именно вседозволенность. Взять, хотя бы, вопиющий случай с милиционером. Кому в здравом уме придёт в голову прятать одежду и наган с кобурой, когда тот пойдёт окунуться в реке. Надо было до такого додуматься?! Человек в одной фуражке несколько часов в камышах просидел. Издевательство!
Протест! Разве это протест!? Хулиганство, да и всё! Выделиться он хотел. Перед кем, такими же пьяницами, как и сам? Вот и выделился, совершил акцию протеста: одиннадцать месяцев исправительных работ. Его же закадычные приятели на него и заявили. Она снова вспомнила своего нового соседа.
«Вот Михаил, кажется, что похож на него как две капли воды, однако, совсем другой. Поразительно, как образ мыслей меняет внешность человека. Надо будет обязательно пригласить его на чай, как раз варенье готово.
***
Скромный ремонт, который затеял Межин в семидесятых, наконец, закончился, оставив после себя горы мусора. Разошлись рабочие, унося свой нехитрый инвентарь. Оба Межиных решили, что судьбоносный момент настал.
Михаил Андреевич разбирал кучу мусора, собираясь вывести её на свалку, когда пришёл младший:
- Радуйся, запудрил мо́зги: тебя на чай приглашают, дядя Миша, - и саркастически хмыкнул.
Как удачно, не надо напрашиваться. Удобства в его половине ещё не работали, но в конце сада Колюня соорудил примитивный летний душ, обитый от любопытных глаз кухонными клеёнками. Погода стояла тёплая, и Михаил Андреевич сумел привести себя в порядок перед гостями.
Всё было так, как он помнил. Собственно, он не очень-то стремился переделывать что либо, после того, как они с женой осиротели, но та особая родительская атмосфера, которая ассоциируется с домом и которая ушла вместе с матерью, здесь присутствовала в полной мере. Межин чуть было не попытался обнять её, но на кону стояло будущее благополучие, и он продолжил играть свою роль.
Выпили чая, поговорили на различные темы. Михаил Андреевич налегал на нравственные аспекты, а Миша делал вид, что ему это до жути интересно и большей частью соглашался с гостем.
Затем, как было договорено, молодому поколению стало скучно, и оно отпросилось в клуб глухонемых смотреть «Большую прогулку» с Луи де Фюнесом.
Межин остался один на один со своей матерью, старше которой был лет на пять или на десять, он уже совсем запутался. Они немного помолчали.
- А вы всегда здесь жили, - спросил Михаил Андреевич.
- Нет. Прежде у нас был дом на другой улице, здесь недалеко, - она встала из-за стола, - я вам сейчас семейный альбом покажу.
- С удовольствием посмотрю, - Межин изобразил заинтересованность.
- Вот наш старый дом, видите, а за ним большой сад с малинником в дальнем конце. Мы с подружками прятались там, играли...
- Как же вы здесь оказались?