- Ах, как трудно что-нибудь понять! Он был послушный мальчик и такой хорошенький - сейчас невозможно поверить, правда? - только очень худой. Настя вечно подкармливала его на кухне, я думаю, у него были глисты, и потом он рано начал курить...
- Он помогал вам по хозяйству, как и его мать?
- Право, это трудно назвать помощью, отдельные поручения: сбегай, принеси, я не могу пожаловаться, он был услужлив, но они с матерью были заинтересованы в этом больше, чем я, вы понимаете? При их нищете...
- А позже как складывалась судьба Бориса?
- Увы, увы. Не раз я его предостерегала, и вот как печально все кончилось!
- От чего вы его предостерегали?
"Неужели наконец что-то путное?"
- Женщины! - произнесла Прахова с трагическим жестом. - Женщины, девушки без конца...
- Они бывали здесь?
- О да, это случалось. Но нельзя сказать, чтобы демонстративно, все-таки он конфузился. Бывало, ничего не успеешь разглядеть: платье мелькнет - и все.
"Опять пусто-пусто".
- То есть ни одной из них вы не знали.
- Помилуйте, я не стремилась к подобным знакомствам! Я предлагала Борису прекрасную партию - внучка моей подруги детства, из благородной семьи, ее дед... впрочем, это не важно.
- Возможно, ваша домработница сумеет кого-нибудь описать?
Прахова кокетливо погрозила пальцем:
- О, как в вас чувствуется детективная жилка! Невольно всплывает в памяти Порфирий Петрович... Вы читали "Преступление и наказание" Федора Достоевского?
Токарев нетерпеливо дернулся.
- Ах, да, я болтлива, болтлива, но это извинительно - старая одинокая женщина, и вдруг столь интересный собеседник... Настя, Настя!
Из-за ширмы прямо рядом с Токаревым возникла хмурая Настя.
- Скажи-ка, милая, - обернулась к ней Прахова, - из тех девиц, что посещали Бориса, ты помнишь кого-либо отчетливо?
- Слава Богу, нет. А нонешний год вообще не поймешь: все как есть в брюках, волос короткий, вроде девка, а вроде и парень.
Решив отбросить окольное кружение, Токарев спросил обеих напрямик:
- Кто из мужчин захаживал к Миркину?
- О, довольно много каких-то... верно, Настя?
- Да уж немало.
- Самые разные люди, и, признаться, кое-кто мне очень не нравился обтрепанные, нетрезвые... но у некоторых был приличный вид, верно, Настя?
- Только мне и делов, что их разглядывать, какой у них вид. Пойду я, как бы молоко не сбежало, - и растворилась.
- Настя несколько грубовата, - извинилась за нее Прахова. - Тридцать лет она у меня и все, как видите... Так на чем мы остановились?
- Вы собирались рассказать о знакомых Миркина, - мобилизовал Токарев остатки любезности.
- Да-да, знакомые. Но что же именно рассказать, я, право, теряюсь.
- Припомните для начала, кто навещал его чаще остальных.
"По-моему, это я уже теряюсь. Сейчас бы действительно кофейку, или даже коньяку рюмашку..."
- Если вы имеете в виду друзей, то настоящих друзей у Бориса не имелось, нет, все так себе - приятели, собутыльники. Он не делился со мной, но это как-то ощущается, вы понимаете, ходило сюда много каких-то... и все разные... Месяца три назад зачастил юноша в очках и с окладистой бородой по имени Юра, нет, скорее, Слава... Чрезвычайно странная мода распространилась среди молодежи, вы не находите? Я говорю, Петра Первого на вас нет, он бы всех живо обрил... Этого я видела много раз, и он никогда не вытирал ноги, мне кажется, что он...
Зазвонил будильник, последовала процедура приема гомеопатии.
Токарев, не скрывая нетерпения, подсказал:
- Вам кажется, что он...
- Я хочу сказать, что этот юноша вызывал у меня подозрения, это же безобразие - никогда не вытирать ноги... А еще один вечно носил берет, в любую погоду - вероятно, был плешивый - и приходил всегда очень поздно... Говорят, его недавно переехал трамвай.
Угнетенный лавиной пустословия, Токарев встал, сделал несколько шагов по комнате, опасаясь задеть какую-нибудь рухлядь.
- Кого переехал трамвай, можно не вспоминать.
- Да? - Прахова живо поднялась следом и оказалась против Токарева по другую сторону рояля. - Ах, право, так у нас ничего не получится, это мне затруднительно. Перебирать всех посетителей Бориса - никакого здоровья не хватит. Сделайте одолжение, объясните, кто персонально вас интересует, а я расскажу все, что смогу.
- Но, Антонина Валериановна, я и пришел за тем, чтобы вы рассказали все, что сможете, - Токареву никак не удавалось захватить инициативу.
- Позвольте, я не совсем понимаю. Вы арестовали Бориса за спекуляцию?
- Да.
- И вы обратились ко мне за помощью, чтобы обнаружить его сообщников? Тех, кто продолжает действовать?
- M-м... Нам хотелось бы лучше узнать его окружение. "Все-то ты понимаешь, лукавая старуха, но битый час водишь меня за нос".
- Ай-я-яй, молодой человек!.. - укоризненно пропела Прахова. - Простите, ваше имя-отчество?
- Михаил Константинович.
- Так вот, дорогой Михаил Константинович, не хитрите вы со мной. Мне прискорбно за Бориса, что все так случилось, он был хороший мальчик и даже чувствительный, однажды, помню, я подарила ему канарейку на именины, она скоро погибла от какой-то инфекции, и он неделю ходил как пришибленный. Из-за птички! Он вообще питал слабость к разной живности, но от нее такая грязь, вы понимаете, нельзя было разрешать... Да, так о чем мы говорили? Ах, да, пусть эти люди, которые его погубили, получат свое! Я никогда не занималась доносами, но вам готова помочь от души! - в голосе Праховой взыграл пафос.
- Рад слышать, - устало произнес Токарев. Старуха оперлась на рояль, придвигаясь к нему:
- Но если вы не хотите быть откровенным, то почему я должна доверять вам чужие тайны?
- Вы меня неправильно поняли...
- Нет-нет, я вас поняла, вы зачем-то сбиваете меня с толку. Покажите мне фотографии или опишите, кто именно вам нужен. Если я видела, то я тотчас вспомню, у меня отличная память.
"Что я принесу Знаменскому? Чем помогу Зиночке с Сережей? Я ни на что не годен, мне не справиться с этой горой в бархатном халате..."
Жжение под сердцем усилилось. Миша Токарев в изнеможении сдался и отбарабанил оба словесных портрета.
Прахова выслушала с глубочайшим вниманием, ловя каждое слово. Помолчала и поклялась торжественно: