«НТО зовется», – пробормотал он, крутя следующий номер, и сменил голос. Теперь начальственный басок смягчал некоторый трепет перед серьезным учреждением.
– НТО? Это я говорю с секретарем?.. Очень хорошо. Извините, что беспокою, но тут вот какое дело: у нас в золотоскупке забрали весы… по делу Миркина. Так вот следователь Знаменский просил еще разновески привезти… Ну да, с каким экспертом мне связаться?.. Кибрит? Фамилия такая?.. Ага, понял. Хорошая фамилия. А имя-отчество?.. Спасибо, всего доброго.
Следующий шаг был тоже прост. При столь редкой фамилии он обошелся Приезжему в плитку шоколада и три-четыре обольстительных улыбки. И – вопреки правилу не выдавать адресов без года и места рождения разыскиваемых – скучающая девица в киоске «Мосгорсправки» аккуратненько написала ему домашний адрес Зинаиды Яновны Кибрит. (На Зиночкину беду в адресных картотеках отсутствовали только данные на оперативных сотрудников милиции и начальство). Прочтя адрес, Приезжий скомкал бумажку, бросил под ноги и махнул проезжавшему такси.
– Сразу еду.
– Я с вами? – почтительно осведомился Чистодел.
– Да, ты при мне. Пригодишься.
– Может, вперед покушаем?
– Мандраж, что ли?
– Да ведь рискованно. Сами на рожон…
– Дурак ты, барабанщик. Петлю надо рвать, пока не задушила.
Звериное чутье у Приезжего. Именно о связях Миркина и беседовали сейчас на Петровке. Перед Токаревым стояло двое весов.
– Эти изъяты дома, эти – на рабочем месте Миркина. За каждым оценщиком закреплены свои, – объяснял он Зиночке Кибрит.
– Не забудьте протоколы изъятия, я должна сослаться на них в акте. Пал Палыч, как он перескочил из газетных киоскеров в скупку?
– Пока не признается.
– Ювелирные курсы кончил, я проверил, – сообщил Токарев, роясь в бумагах. – Но что любопытно: кончил загодя, до того, как стал торговать газетами.
Знаменский секундно поразмыслил.
– Ясно.
– А мне – нет, – Зиночка ловко упаковывала весы.
– Да ведь киоск-то где – в Столешниковом. Очень удобно завести связи с перекупщиками, обрасти клиентурой.
– Глупа, – вздохнула Зиночка. – Значит, рабочие весы я проверяю на точность, верно?
– Да, – Токарев отыскал требуемые протоколы. – Вдруг обвешивал.
– А изъятые дома – на следы золота.
– И кремния, Зиночка, – добавил Знаменский.
– О! – удивилась она.
Кремний – спутник шлиха, то есть золота-сырца. О подобной возможности Знаменский с Токаревым не говорил, так что тот тоже выразил удивление:
– Однако… какие, собственно, основания?
– Да, собственно, никаких, – развел руками Пал Палыч.
– Раз никаких – это серьезно. Это интуиция! – заявила Зиночка.
У Токарева вырвался недовольный жест: он предпочитал твердую почву фактов, а интуицию относил к области гаданий и домыслов.
Зиночка присела на край стола и провела с Токаревым воспитательное мероприятие: рассказала об удивительном чутье, проявленном однажды Наполеоном.
Император имел обычай по утрам просматривать столичную полицейскую сводку. В перечне разнообразных, в том числе, надо думать, и серьезных происшествий императорский взор выхватил почему-то краткое упоминание о задержанном накануне бродяге, которого полиция еще не удосужилась допросить.
– Привести ко мне! – внезапно распорядился Наполеон.
И вот заурядный тогдашний «бомж» прямо из грязной каталажки без всяких объяснений был представлен пред императорское лицо.
– Ну? – произнес Наполеон.
Ситуация не позволяла «бомжу» испытывать ни малейших иллюзий. Государь все знал. Уж неведомо какими путями, но проведал он, что мнимый бродяга заслан в страну оппозиционной эмиграцией; что в столице есть у нее многочисленные сторонники; что готовится восстание, призванное свергнуть и физически уничтожить Наполеона.
И вот Наполеон произнес:
– Ну? – вероятно, достаточно царственно и внушительно.
А в сущности, что еще мог он сказать при полном отсутствии информации? Стоило, к примеру, заикнуться об имени бродяги, цели его прибытия в Париж – о чем угодно – и разговор сбился бы на частности и сразу обнажил государеву несостоятельность.
Однако он произнес лишь грозное и всеобъемлющее:
– Ну? (Маленький шедевр интуиции).
И заговорщик, совершенно убежденный в осведомленности государя, глобально повинился, выдав имена, явки, планы, даты. Переворот был сорван.
– Это достоверно? – недоверчиво осведомился Токарев.
– Строго исторический факт.
– Любопытно… Но то все-таки Наполеон…
Знаменский понимал, что Токареву сейчас достанется, Миша же от гневного наскока Кибрит безмерно растерялся. И, когда она замолкала, чтобы перевести дыхание, втискивался в паузу с бормотаньем: «Уважаемая Зинаида Яновна… позвольте, я не хотел… Разумеется, Пал Палыч не ниже Наполеона… я отнюдь не имел в виду… совершенно верно, даже выше… вполне возможно… в своем роде…»
– Ой, опаздываю! – вскрикнула Зиночка, глянув на часы, и, одарив ясной улыбкой хохотавшего Пал Палыча, кинулась вон.
Жила Кибрит с сестрой, ее мужем и их двенадцатилетним сыном Сережей. Пятым членом семьи числился косматенький веселый песик Рикки.
Так как у сестры было ночное дежурство в госпитале, Зиночке предстояло накормить и загнать спать племянника. Последнее давалось нелегко – это не Мишу Токарева отчитать. Раньше помогали сказки, но года полтора назад Сережка их отверг и теперь требовал от тети Зины историй «про преступников». И она – куда денешься – сочиняла истории, напропалую идеализируя действительность.
Пока стряпался ужин, Сережа был уполномочен выгулять Рикки.
Ах, как жестоко подвела Зиночку воспеваемая ею интуиция! Возясь на кухне, она даже мурлыкала дурацкую и потому, наверно, модную мелодию…
Приезжий и Чистодел опередили ее примерно на час. И времени даром не потратили.
Садясь в такси, Приезжий еще не знал, как станет действовать. Это зависело от возраста эксперта с редкой фамилией, ее характера, состава семьи и проч. А более всего – от наития и удачи. Приезжий был чуток и насторожен, как взведенный курок, но твердо верил в свою счастливую звезду.