— Так что ты затеяла? — спрашиваю я.
— Всего лишь месть. Ничего мудреного.
Ответ на следующий вопрос мне известен, но я все равно его задаю:
— Месть за что?
— Дай-ка подумать, — отвечает Эми, наигранно приложив палец к подбородку. — Как насчет того, что ты разрушил мне жизнь?
— Значит, ты хочешь наказать меня?
— Именно.
— Прекрасно. Делай со мной что хочешь. А Габриэлле здесь оставаться незачем.
— О нет, Уильям, — смеется она. — Боюсь, есть зачем. Видишь ли, я немало насмотрелась на страдания своей семьи из-за тебя, так что будет справедливо, если тебе достанется то же самое.
Эта чокнутая явно слышит лишь то, что ей нашептывают тараканы в голове. Самое время разыграть единственную имеющуюся у меня карту.
— Я заключил с Розой сделку.
— Вот как? — отзывается Эми, однако без особого интереса.
— Я пообещал ей, что оплачу достойный уход за вашей матерью. Если что-нибудь случится с Габриэллой или со мной, о предложении можешь забыть.
Она как будто обдумывает новость, водя пальцем по рукоятке ножа. Я бы многое отдал, чтобы узнать, что там ей втолковывает шепоток безумия. Впрочем, долго ждать мне не приходится.
— Какое милое предложение, — мурлычет она. — И щедрое.
Однако я уже хорошо усвоил, что подлинные чувства Эми следует читать в ее глазах, даже если сказанное ею совершенно противоречит их выражению. И сейчас злобный блеск этих зеленых глаз вызывает у меня тревогу.
— Вот только мне уже плевать, — продолжает женщина, ее добродушия как не бывало. — В некотором роде убогий дом престарелых послужит для нее заслуженной расплатой.
— Что ты такое говоришь?
— Моя мать не защитила меня, когда я в ней нуждалась, так с чего мне беспокоиться, что она до конца своих дней застрянет в этой клоаке?
Я скинул последнюю карту. И что мне теперь делать, черт побери? Вновь обращаюсь к сестре:
— Как ты там, Габриэлла?
— Хорошо, — отзывается она едва ли громче шепота. — Можно я пойду домой?
От беззащитности и отчаяния в ее голосе у меня буквально разрывается сердце.
— Скоро. Обещаю.
Теперь-то я понимаю, почему Клемент не жалует обещания. Мое в лучшем случае пустое. В худшем — наглая ложь. Обещания обещаниями, но отсутствие великана усугубляет мое отчаяние. В тот самый момент, когда он нужен мне более всего, он сидит себе на горшке, в блаженном неведении.
Действительность заключается в том, что я абсолютно беспомощен, если Эми придет в голову сотворить что-нибудь до прибытия полиции. Стало быть, мне нужно продолжать отвлекать ее. Потому, как бы ни хотелось мне зайтись криком на мучительницу Габриэллы, я должен сохранять спокойствие.
— Послушай, Эми. Я знаю, что с тобой произошло. Мне даже не представить, через какие ужасы тебе довелось пройти.
— Вправду знаешь? Откуда?
— Роза рассказала.
— А, младшая сестренка. Такая заботливая. Что еще она тебе сообщила?
— Что весь ваш замысел вышел из-под контроля.
— Для нее — может быть. Я-то с первого дня знала, что делаю.
— Да уж, ты постоянно меня переигрывала, не могу этого отрицать.
— Только не надо мне тут льстить, Уильям, — взрывается Эми. — Если бы я тебя переиграла, сейчас бы здесь не сидела.
Она бросает свирепый взгляд на Габриэллу, затем снова смотрит на меня.
— Полчаса, — бормочет чокнутая женщина, качая головой.
— Что полчаса?
— Если бы ты подождал еще каких-то сраных полчаса, прежде чем заставлять своего чертова поверенного звонить в газету, я бы уже была в пути в какую-нибудь жаркую страну.
— А как же твоя мать? Я-то думал, ты делаешь это ради нее!
— Не-а, — только и пожимает Эми плечами.
Похоже, она одурачила не меня одного.
— Так ты с самого начала только ради себя это и затеяла?
— А для кого же еще, на хрен? — фыркает женщина. — Но тебе обязательно нужно было ввернуть последнее слово и украсть плоды моего тяжелого труда. И вот мы здесь — ты, я, Габриэлла. Фактически по твоей вине.
— Я дам тебе денег, — вырывается у меня. — Сколько бы газета ни собиралась тебе заплатить, я дам вдвое больше!
— Да, конечно. — смеется она. — Политики же никогда не врут, верно?
— Даю слово.
— Заткнись!
— Я серьезно. Заплачу, сколько ты попросишь.
— Мы оба знаем, что этого не произойдет, Уильям, так что, боюсь, здесь и сейчас история и закончится. Вот только счастливого конца не будет… ни для кого из нас.