— Ну, насчет двух последних предложений не уверен, но от пива не откажусь.
Итак, решение принято, моя судьба предрешена, и мы возвращаемся в зал. Несмотря на плотный ланч, желудки все равно необходимо умиротворить дополнительной пищей, и я заказываю несколько сандвичей. Пока мы налегаем на еду, заведение начинает наполняться народом.
К семи часам Клемент уже совершенно не выделяется своим нарядом на фоне посетителей, с воодушевлением ожидающих вечернего мероприятия. Похоже, удача по обыкновению потешается надо мной, раз уж меня угораздило оказаться в единственном месте на всем острове, где мое консервативное одеяние выглядит неуместным. Остается утешаться тем, что оно не пожароопасное, в отличие от полиэфирных костюмов вновь прибывших.
Великан, однако, их маскарадные потуги воспринимает весьма критично.
— Да они просто прикалываются, — сокрушается он, кивая на группу в кудрявых париках и расклешенных брюках.
— Почему же?
— В семидесятые так никто не ходил. Клоуны они, вот кто!
— Клемент, я не думаю, что они стремятся к подлинности. А откуда вы знаете, как одевались в семидесятые?
— Из опыта.
— Понятно, — киваю я, хотя мне ничего и не понятно. — Поэтому вы и одеваетесь… вот так?
— Как так?
— Я бы сказал, с отсылкой к прошлому.
— Это дизайнерский прикид, Билл. Купил в одном из лучших магазинов на Карнаби-стрит!
— Конечно-конечно, дизайнерский. Или был таким… лет сорок назад, — хихикаю я.
В обществе Клемента я провел уже достаточно времени, да к тому же алкоголь придает мне смелости, так что уповаю, что правильно понял его шутку.
— Ах ты, наглый ублюдок, — ухмыляется он. Я с облегчением выдыхаю.
Семь часов, и в зале уже яблоку негде упасть, а сквозь общий гам даже себя не расслышать. Клемент, похоже, всецело наслаждается атмосферой. Дважды он выходит покурить, и оба раза возвращается в компании женщины. Я наблюдаю, как великан стоит возле барной стойки и болтает со второй из них, блондинкой в коротком до неприличия платье, хихикающей и постоянно прикасающейся к своему собеседнику. Мужчины вроде Клемента, судя по всему, обладают даром при первой же необходимости пускать в ход обаяние. Не без стыда вынужден признаться, что безмерно завидую подобному умению.
Наконец, великан вырывается из цепких лап блондинки и возвращается за столик.
— Ты в порядке, Билл? Чего не тусишь-то?
— Просто это не в моем характере.
— Ну так сейчас самое время попробовать что-нибудь новенькое. Тут полно клевых телок!
— Телок?
— Ага. Ну, девчонок.
— Это я понял, просто сейчас так не принято говорить.
Он только пожимает плечами:
— Братан, тебе вправду надо встряхнуться.
— Ладно, виноват.
— Никогда не задавался вопросом, почему ты одинок?
— Да постоянно задаюсь.
— Пойми, быть джентльменом оно, конечно же, замечательно, но женщины предпочитают парней с какой-нибудь фишкой. Ну, там, непредсказуемых, занятных.
— Занятным я могу быть, — отвечаю я, не очень-то убедительно, впрочем.
— Только не с этой арматуриной, застрявшей у тебя в заднице! Так, сейчас моя очередь проставляться, посмотрим, получится ли ее выдавить.
Клемент устремляется к барной стойке, оставив меня обдумывать полученное наставление.
Следовало бы обидеться, но я скорее благодарен за столь грубую прямоту. К жизни, увы, инструкция по эксплуатации не прилагается, а способностью посмотреть на себя со стороны наделены немногие. Тем не менее осознание необходимости извлечения гипотетической «арматурины» из своего зада не сильно облегчает дело.
Возвращается Клемент и вручает мне пинту пива, хотя я просил половину.
— Клемент, так как вы это делаете?
— Что делаю?
— Общаетесь с женским полом.
Великан качает головой:
— Для начала перестань использовать выражения вроде «общаетесь с женским полом». Звучит, черт возьми, как научный эксперимент!
— Хорошо. Как вы убалтываете женщин?
— Никак.
— Простите, не понимаю.
Он все молчит, и в конце концов я теряю терпение.
— Так в чем секрет?
— Нет никакого секрета, Билл, и все это убалтывание — чушь собачья! Достаточно того, что написано на той серебряной шкатулке.
Поначалу я даже не понимаю, о чем он. Но затем в памяти всплывают события вечера среды, а вместе с ними и образ оловянной шкатулки, что Габби выставила на мой столик в «Фицджеральде».
— «Qui Est is» — «Будь собой», — бормочу я.