На меня с любопытством уставились все присутствующие и насторожила уши парочка лакеев, прислуживавших за столом. Я протер губы салфеткой и откинулся на стуле. Что ж. История придумана, и пора ее вбросить. Пусть распространяют.
— Это был как раз казак Емельян Пугачев. Он помог мне бежать с мызы и выкупил этот баркас у одного чухонца. Когда мы грузились в эту посудину, пришлось зайти в воду выше колена, и вода затекла в мои сапоги. Это было неприятно, и я уселся на дно лодки, чтобы стянуть их. Плащ свой я отдал Емельяну, и тот его накинул на плечи, дабы его не унесло ветром. Он ставил парус, когда раздались выстрелы, и пуля попала ему в затылок. Казак рухнул прямо на меня, заливая мое лицо кровью.
Женщины ахнули. Но особого ужаса я в их лицах не заметил. Августа смотрел скептически, Агата жалостливо. А вот Волков задумчиво крутил бокал с вином. Я же продолжал:
— Хотя ночь была светлая, как это всегда бывает в это время в Петербурге, но не умея управлять парусом и ориентироваться в море, я заблудился. Куда меня несли волны и ветер, я не представлял, и отдался всецело на волю провидения. Вскоре поднялся сильный ветер, разыгралась волна. Баркас стало болтать и сильно кренить при порывах. Я бросился опускать парус, и тут суденышко мое изменило курс, парус наполнился ветром с другой стороны, и меня ударом гика сбросило в море.
Снова вздохи слушающих женщин. Они явно отдавали должное моему актерскому таланту. Впрочем, это было неважно. Сегодня как говорят в театре “тестовый прогон”. На широкую публику я выступлю чуть позже.
— Знали бы вы, как я в тот момент запаниковал. Сердце так сильно колотилось в груди, что чуть не выскочило. Мысли бессвязно путались. Я взывал к Господу, что-то ему обещал и чувствовал, как тают силы и мокрая одежда тянет меня на дно. Но Господь был милостив. Мой баркас, лишившийся моего безграмотного управления, все-таки зачерпнул воду и опрокинулся. Я наткнулся на его скользкое днище и сначала принял за тушу какого-то библейского чудовища, но потом сообразил что это и вцепился из последних сил. Так прошла ночь, и к утру ветер стих, и волнение улеглось. Я боялся впасть в забытье и выпустить из рук спасательный мой плот, и потому осипшим голосом пел псалмы или шептал стихи.
— Как же вы спаслись? – спросила княжна Агата.
Странно. За столом не было ни одного человека, искренне верящего в то, что я настоящий Петр Федорович. Но мой рассказ зачаровал, и даже Волков слушал с напряженным вниманием.
Я отпил из своего бокала и продолжил:
— Дважды я видел паруса на горизонте, но никто не заметил моего бедственного положения. Меня мучила жажда и постоянно тошнило. Но к счастью, в конце концов меня прибило к берегу. Как позже я узнал, это был остров Готланд. Я выполз на твердую сушу и без сил рухнул на землю. Меня всего колотил озноб. Небесный свод и земная твердь непрерывно качались. Я потерял сознание.
Слуги поменяли блюда, обновили наши бокалы.
— Очнулся я в доме местного лютеранского священника. Меня одолевал жар, я бредил. Но благодаря молитве пастора и настойкам местной травницы болезнь оставила меня, и я стал выздоравливать. Тут-то и навалились мысли, как жить дальше. Можно было добраться до Кронштадта и обратиться к морякам. Была большая надежда, что они меня поддержат и удастся с помощью пушек флота захватить столицу. Или добраться до моих голштинских родственников и с их помощью убедить всю венценосную Европу, что я жив. Возможно даже, вернуться на трон. Но что потом? Трястись в страхе, что тебя опять при удобном случае свергнут или отравят?
Я тяжело вздохнул, примеряя на себя в очередной раз судьбу Петра III.
— Сомнений добавил и священник. Из моего болезненного бреда он понял, кто перед ним. Но не мог понять, что я тут делаю, поскольку новости на этого острова приходят с большой задержкой. А когда до пастора дошли слухи о дворцовом перевороте в России, то он послал рыбаков в Гельсингфорс за шведской прессой и в Ригу – за русской. Так мне в руки попал номер «Ведомостей» с текстом манифеста Екатерины о восшествии на престол. Из него я с удивлением узнал, что я покушался на православную церковь и упустил победу, заключив мир с врагом. Жене моей пели панегирики и слагали оды. Я был потрясен.
— И тогда пастор сказал мне: «Сын мой, ты совершенно не знаешь народа, которым взялся править. Господь даровал тебе шанс окунуться в мир простых людей. Не пренебрегай им». Я так и сделал. Но сначала я воплотил свою детскую мечту и вступил в армию короля Фридриха, где и прослужил пять лет. Потом год попутешествовал по Европе, общаясь с учеными и механиками. В шестьдесят восьмом вернулся в Россию. И контраст между Европой и Россией поразил меня. Каждый прожитый в России год переполнял меня болью, и в конце концов я решил, что нельзя больше это терпеть. Дальше вы знаете.