— Я первая помещица на Руси. По миру меня пустить хочешь? … Хватит помещикам штаны в Петербурге просиживать. Немедля собрать дворянское ополчение и двинуть его на Москву… Никаких уступок! Виселицы, виселицы, виселицы!!!... Нам потребен новый канцлер… Куда отправился без разрешения, Никитка? Что делать, коль не выйдет у Румянцева?
Ссутулившийся граф, двинувшись было к выходу, повернулся и ответил с полупоклоном:
— Бежать! Не через Смоленск. Смоленск-то – тю-тю. Так что только через Ригу в Варшаву. А оттуда дальше бороться за престол, богом и гвардией вам врученный.
Он развернулся и без спроса продолжил свою ретираду. В спину ему вонзились крики.
— Как – Смоленск?!
Несчастные, они еще не знали последних новостей.
Грохот, похожий на пистолетный выстрел, и облачко белого дыма заставили Аглаю подскочить на кровати и громко вскрикнуть.
Ну, хоть на краткое мгновение побыла в шкуре погибшей Татьяны. Я не злой, но малость злопамятный и жестокую шутку приготовил заранее. Грохнул-то не пистолет, а пороховой будильник. Старинная вещица, подаренная мне Лазарем Егиазаряном. Первое испытание. Побудка под выстрел. И мне напоминание, что даже в кремлевских стенах и якобы в безопасности – я на войне.
Княжна, получив мои объяснения, набросилась с упреками:
— Даже и тут покоя нет! Сколько же можно? Эти карачуны-карифексы по всему городу, тайники в черных возках во дворах домов… А теперь еще и в опочивальне выстрелы.
Могла бы сразу сообразить сообразить очевидное и просто кричавшее, что никакой опасности нет – никто не примчался на выручку, хотя у входа на лестницу дежурило несколько человек. Так нет: в голубых глазах Агаты появились слезы. Она выскочила из кровати, начала одеваться. Панталоны, одна нижняя рубашка, другая. Приводить ко мне в спальню служанок я запретил – нечего множить слухи, гуляющие по дворцу. Поэтому княжне пришлось одеваться самостоятельно. Все эти петельки, крючочки…
— Хватит злиться, Глаша! – я решил успокоить девушку. – Чем тебе отплатить? Хочешь стихи почитаю?
Любопытство победило злость.
— Хочу. Откуда верши и кто написал?
— Я. Но это тайна. Обещай хранить.
— Обещаю. Читай скорее!
О, боже! Еще одна любительница, после Максимовой, изящной словесности.
Откашлялся.
Дочитав стих, я откинулся на подушки, закрыл глаза. Моя память хранила много стихотворений великого поэта. Пришла пора их запустить в общество.
— Еще! – требовательным шепотом произнесла Курагина, позабыв о застежках – пальцы замерли на пуговичках лифа.
— Боже! Это так прекрасно! Есть что-то еще? Я сейчас запишу.
Агата перестала одеваться, села рядом на кровать и зашарила глазами в поисках чернильницы. А я почувствовал, что у меня урчит в животе.
— Пойдем на террасу, почаевничаем, плюшками побалуемся. После прочту.
Мой личная лаунж-зона под открытым небом была оборудована по летнему времени в соответствии с моими пожеланиями. Удобные кресла. Между ними небольшой низкий столик с закусками. Самоварчик горячий. Чашки. Конфетки-бараночки… Ну и вид с верхотуры теремного дворца на всю Москву – долго выбирал точку обзора, с которой открывалось то, что не вызывало у меня раздражения.
— Неужели это твое? – пытала меня Агага в процессе чаепития.
В минуты личных встреч я просил княжно обращаться со мной на “ты”. И похоже она уже привыкла.
— Мое, – тихо ответил я, мучительно надеясь, что лицо не стало пунцовым.
— Много?
— За годы скитаний сочинил изрядно.
— Так вот откуда твоя необычная речь! А я-то все гадала, отчего ты выражаешься несколько странно. Вроде, будто русский для тебя чужой. А вроде, и совсем наоборот. Это Бог с тобой говорит! Шепчет тебе! Такое под силу только поэтам!
— Ты разбираешься в современной поэзии?
Аглая зарделась.
— Не токмо разбираюсь…
— “Не только”, – поправил я.