— У меня тоже бегут солдаты, – вздохнул Долгоруков, зная лучше всех из присутствующих, каково тянуть солдатскую лямку: он начинал военную карьеру рядовым, да еще штрафником. – Десятками. Особливо в Московском легионе, коего лучшие части в Крыму остались. А донцы развернулись и ушли на ногаев.
— Та же беда! – откликнулся Румянцев. – Все казачьи полки, кои на Харьков были скомандированы, растворились в степи. Вот и думай, куда навострились – к Пугачу аль на Дон? А малороссийские полки приходится потихоньку разоружать, окружив пехотными заслонами. Оттого и скорость марша невысока.
— Я без тебя, Петр, не решился на Москву идти со своими убогими силами. Поджидал вас в недвижении.
— Не вменяй себе в стыд, Василь Михалыч. У Пугача сила великая уже скопилась. Нас, вместимо, числом врага не запугать – приучились турку бить маневром. Но то – на равнинах. А в заокских лесах? Рубка страшенная наш ждет, вот что я тебе скажу. Одна надежа на выучку солдатскую. “Обряда службы” у Пугача нету. Толпой на нас повалят. Как правильно марш и лагерь устроить, то им неведомо.
— А как же гвардия? – с подковыркой спросил хозяин дома.
— Орлова самонадеянность сгубила, преображенцев – предательство.
— Гвардейцев сравнивать с богатырями Румянцева?! Те-то к парадам, а не к войне готовились, а задунайцы порохом кашу заправляли да не одну пару сапог в походах сносили, – заступился за коллегу Долгоруков. – Великую книгу ты, Петр, составил, хоть и малую страницами! Я твои идеи, в ней изложенные, у себя в войсках применил и через то знатного солдата воспитал.
Разумовский оживился:
— Интерес имею к новым воинским ухваткам. Расскажи нам, Петр Александрович, что за инвенции в военном деле ты сочинил или вынес из войны с османами.
Румянцев задумался, стоит ли всем делиться. Тщеславие победило, и он начал излагать по пунктам:
— Образ действий наших войск установился рядом последовательных опытов и приспособлений к условиям обстановки. Перво-наперво, противника раздробляй, а свои силы в кулак собирай. В бою друг друга поддерживай – так своим командирам частей заповедовал. Намерения свои от врага скрывай, местность к своей пользе применяй. Лучшая оборона есть наступление, токмо имей представление, что есть главный предмет твоих действий. Для сего потребно сведения о противнике собирать и ясно установить себе, как его силы расположены, а как – твои. Где у него слабейшее крыло, туда и правь наступ.
Собеседники генерал-фельдмаршала слушали внимательно, но рты от удивления-восхищения не открывали. Уж они-то знали, сколько было упущено возможностей за многолетнюю кампанию. По большому счету, 1-я армия в полную силу заработала лишь с прошлого года. Но зато научившись побеждать, разошлась не на шутку – этого у нее не отнять.
— Что нового по тактике скажешь?
Долгоруков задал вопрос тоном строгого экзаменатора, но Румянцева он не смутил. Оседлав любимого конька, он продолжил свои наставления:
— Переменил я общее построение. Разделил его на три части. Когда наступ, совершал обходные маневры, имея центральный каре как резерв для кареев на флангах. Решимость, отвага, удар в штыки в самом слабом месте, быстрота и преследование до полнейшего разгрома. А офицерам наказывал: товарища выручай, действуя по собственной инициативе, а солдату в трудную минуту подавай личный пример.
Он замолчал, припомнив инициативность Суворова, которая чуть не привела к беде. Пришлось выручать любимого ученика. Его ожившее во время рассказа лицо вновь омрачилось – не из-за Сашки, а от другой кручины .Он долил себе в бокал и продолжил:
— Офицеры… Не токмо солдат нынче ненадежен. На офицеров тоже полагаться безоговорочно нельзя.
— Как так? — удивился Разумовский.
— Вот так, – вздохнул фельдмаршал. – Как-то утром нахожу на своем столе письмо, прибитое к столешнице кинжалом. Кто-то в мой шатер вошел через все караулы и вышел, не подняв тревоги. Но не это самое тревожное. В письме моя супруга сообщает, что находится с дочерью в заложниках у самозванца, и ей поручено передать мне список семей моих офицеров, что так же в плену содержатся. И что они будут непременно люто казнены, если я не сложу оружие. И гравюру приложила с видом казни на Болотной.
— Ах ты ж! Сонмище богомерзких мятежников, предвадительствуемых сыном тьмы и ада, другом бесов и наперсников сатанинских! – витиевато выругался Разумовский. – И что теперь?