Платье Марии просто меркло на фоне сарафана и кокошника, сделанных для самой княжны. Наряженная русской царевной, Елизавета часами не могла оторваться от ростового зеркала в будуаре. Ее спутники, ещё недавно ворчавшие по поводу очередной разорительной затеи, дружно проглотили язык, когда она вышла к ним в гостиную. Доманский при виде неё, даже не задумываясь, изобразил земной поклон по русскому обычаю.
— Государыня!
Прохор же просто рухнул ниц в своем новеньком костюме:
— Матушка наша!
Мария смотрела на госпожу со светлой радостью. Да! Именно так и должна выглядеть настоящая царевна. Жаль только, что по-русски она ещё очень плохо говорит. Но это дело поправимое. Ибо стараний царевна не жалела и старалась с Машей говорить на русском при каждой возможности.
К назначенному времени на нескольких экипажах подъехали к дому князя Голицина на Кругерштрассе. Марию колотил озноб от волнения.
В домашнюю церковь Троицы Живоначальной, в чаянии хоть какого-то развлечения, набилось немало персон из русской дипломатической миссии, и появление княжны Владимирской в русском наряде произвело фурор. Даже сам князь пришел посмотреть на невиданное доселе в Вене зрелище.
— Восхитительно! Невероятно! Бесподобно!
Неслось со всех сторон. И Елизавета млела от удовольствия. Но священник, Симеон Матвеев, чуть не испортил весь праздник.
— Кто у молодоженов будет посажеными отцом и матерью? — заученно спросил он.
Маша замялась. В суете подготовки, да и не до конца веря в происходящее, она просто забыла об этом моменте.
— Что он говорит? — дернула ее за рукав княжна.
Маша объяснила, что уважаемые люди играют роль родителей. Тогда княжна выступила вперед и заявила на ломаном русском:
— Я быть матушка для Мария. А мой друг Михаил бывать отец для Прохор.
Симеон скептично оглядел их и задал вопрос:
— Православные ль вы?
Возникла заминка, грозившая расстроить весь праздник. Собравшиеся загудели. Княжна растерянно оглянулась на гостей своими огромными, невинными глазищами, взявшими в плен уже не одного мужчину.
— Я буду посаженым отцом, — великодушно предложил князь Голицин и, оглянувшись на своих сотрудников, подозвал дородную супругу одного из секретарей.
— Елена Павловна, выручайте.
Больше ничего обряду не мешало, и потек распевный речитатив православного чина венчания в сердце католической Вены. Ближе к концу обряда в домовую церковь тихонько вошел сильно запыленный и уставший курьер и, стараясь никого не задеть и не испачкать протиснулся к князю. Прошептав ему что-то на ухо, он передал опечатанную сумку с корреспонденцией.
Благодушная улыбка сползла с лица князя, сменившись нешуточной озабоченностью. Он в сопровождении доверенного секретаря отошел от гостей и вскрыл одно из писем. По мере чтения лист бумаги в его руках дрожал все сильнее и сильнее. Наконец он передал письмо секретарю, а сам обернулся к иконам и начал молиться, отбивая поклоны и поминутно осеняя себя крестом.
От княжны Елизаветы происходящее не укрылось. Она потянула Доманского за рукав и скороговоркой потребовала:
— Михаил, срочно догоните курьера и вызнайте, что за новости он привез. Я попытаюсь это узнать у самого князя. Скорее.
Литвин кивнул и спешно вышел из церкви.
Елизавета действительно дождалась окончания молитвы посла и тут же оказалась рядом с ним. Старательно выговаривая русские слова, она произнесла:
— Любезный князь, много благодарю вас за ваша доброта. Вы сделать счастье два человека и я.
И присела в глубоком реверансе, непривычно выглядевшем для женщины в русском платье. Князь вернулся из мира своих тяжелых мыслей и по-новому оглядел собеседницу. На этот раз во взгляде не было ни грамма наслаждения эстетикой. Одна сугубая рациональность.
Он любезно улыбнулся и ответил на превосходном немецком:
— Я был рад помочь дочери покойной императрицы Елизаветы Петровны.
Глава 6
Готовясь к встрече с персидским посланником, я осознал, что никакого представления о текущей ситуации в Иране не имею. Никогда, ни в прошлой жизни, ни в этой не интересовался делами нашего закаспийского соседа. В моем окружении тоже знатоков не было. И потому мне посоветовали обратиться к знатному специалисту по Персии, богатейшему московскому купцу Лазарю Назаровичу Егиазаряну.