– Все они прекрасны,– медленно сказал Эван.
– Они потому и прекрасны, что знают свое место,– отвечал небесный кормчий.– Теперь и Англия станет прекрасной по той же причине. Земля уподобится небу, ибо вернулся король.
– Стюарт…– серьезно начал Эван.
– Тот, кто вернулся,– прервал его собеседник,– старше Стюартов. Он и Тюдор, и Плантагенет, и Пендрагон. Вернулось старое время; вернулся век Сатурна; вернулось все, утраченное по воле неповиновения и мятежа – твой предок, погибший в битве, и Карл, отказавшийся отвечать мятежному суду, и Мария, обратившая волшебное лицо к неверным пэрам. Это Ричард, последний Плантагенет, отдающий корону Болингброку, как отдают кошелек разбойнику. Это Артур, окруженный язычниками и умирающий во мгле, не зная, вернется ли он на этот остров.
– А теперь…– тихо промолвил Эван.
– Теперь он вернулся,– сказал сверкающий.– Там, за морем, еще надо победить последних врагов, но в Англии правит он. Люди снова стали счастливыми рыцарями, счастливыми сквайрами, счастливыми слугами, счастливыми крестьянами. Они свободны от пустого и тяжкого бремени, которое зовется гражданством.
– Неужели все это так? – спросил Эван.
– Можешь убедиться сам,– отвечал его собеседник.– Мне кажется, ты бывал тут.
Там, куда они летели, небеса были темны, но на черном сверкали серебром купол и крест. Наверное, их посеребрили заново, ибо они поистине обратились в белое пламя. Однако Эван сразу узнал эти места и подумал о том, вставили новое стекло в пустой редакции или нет.
Когда летающая ладья оказалась над собором, Макиэн различил и другие перемены. По всему куполу, на галерее, серебряными изваяниями стояли рыцари в латах, держа вверх остриями обнаженные мечи. Рыцари были живые, они охраняли крест; и Эван задохнулся, как задыхаются дети, когда увидят что-нибудь слишком красивое. Ничто на свете не могло бы так полно воплотить его мечты, как этот белый купол, вознесшийся над Лондоном тройной тиарой мечей.
Вглядевшись в улицы, Эван убедился, что его собеседник прав: все дышало порядком. Исчезли невесть куда суета и шум. Скромно и нарядно одетые люди степенно шли туда и сюда, и не по одному, а живописными группами, если не рядами; порядок же охраняли конные рыцари, застывшие на перекрестках, и латы их сверкали скорее алмазным, чем стальным блеском. Лишь на одном перекрестке – на углу Бувери-стрит – какой-то старик замешкался, переходя дорогу, и рыцарь не очень сильно ударил его по спине.
– Так нельзя,– сказал Макиэн.– Старик не может идти быстро.
– Порядок на улицах очень важен,– сказал одетый в белое.
– Справедливость важнее порядка,– сказал Макиэн.
Спутник его молчал. Лишь когда они летели над Сэнт-Джеймс-парком, он промолвил:
– Их надо научить послушанию. И я не уверен,– он вгляделся в тьму,– я не уверен, что ты прав. Порядок в обществе гораздо важнее, чем справедливость к человеку.
Эван, глядевший вниз, обернулся к нему.
– Порядок в обществе…– отрывисто повторил он,– важнее… чем справедливость к человеку?
Потом он помолчал и спросил:
– Кто ты такой?
– Я ангел,– отвечал, не глядя на него, одетый в белые одежды.
– Ты не католик,– сказал Макиэн.
Одетый в белое не ответил, но сказал так:
– Наше воинство стоит на том, что младшие боятся старших.
– Говори еще! – вскричал Макиэн.– Говори!
– Кроме того,– продолжал его собеседник,– нам, избранным, пристали гордость и суровость.
– Говори! – восклицал Эван, и глаза его горели.
– Грех оскорбляет Господа,– продолжал неизвестный,– но и безобразие Его оскорбляет. Те, кто прекрасен и велик, обязаны проявлять нетерпимость к тем, кто убог, жалок и…
– Дурак! – крикнул Макиэн, вставая во весь рост.– Неужели ты не мог сказать иначе? Я знаю, что бывают плохие рыцари; я знаю, что хорошие рыцари – лишь слабые люди. Я знаю, что у Церкви есть дурные слуги и злые князья. Я всегда это знал. Ты мог бы сказать: «Да, зря он это сделал!» – и я бы все забыл. Но я увидел твое лицо и понял: что-то нечисто с тобой и с твоим законом; Что-то… нет, все. Ты не ангел. Ты – не от Церкви. И король, который вернулся, не вправе править людьми.
– Жаль, что ты это говоришь,– промолвил его собеседник спокойно и жестко,– ибо ты скоро предстанешь перед королем.
– Нет,– отвечал Макиэн.– Я спрыгну вниз.
– Ты жаждешь смерти? – спросил неизвестный.
– Нет,– отвечал Эван.– Я жажду чуда.
– Кого же ты молишь о нем? – спросил тот, кто правил ладьей.– К кому ты взываешь, предавший монарха, отринувший крест, оскорбивший ангела?
– Я взываю к Богу,– отвечал Эван. Существо у руля медленно обернулось, посмотрело на него сверкающими, как солнце, глазами и слишком поздно поднесло ладонь ко рту, чтобы скрыть страшную усмешку.